Фелиб сидел у окна и скучал. Осенняя хандра напала и на него – депрессия и апатия, благословенные пасмурным небом и жижей, грязью, слякотью размытых дорог навалились с утроенной силой.
В этот выходной воскресный день не хотелось делать ничего, даже для себя самого; ещё вчера всё постирано, переглажено вдоль и поперёк. Вымыто с чистотою и совестью до блеска – ни пылинки, ни соринки.
«Фильм, что ли, посмотреть какой-нибудь?», – зевая, спросил сам у себя социофоб и мизантроп. «Или музыку послушать… Ту, что поможет с уходом от реальности; под которую можно забыться, провалиться».
К чтению книг, просмотру кино, прослушиванию музыки Фелиб относился очень избирательно – он буквально «уходил» туда, очень внимательно и сосредоточенно подмечая каждый штрих, подробность, деталь.
«Крайне нужно, крайне важно смотреть то, над чем можно задуматься и что хотелось бы пересмотреть и не раз», – размышлял про себя одинокий серый человек. И вдруг он задумался о современности – о культуре, искусстве, театре, интернете; обо всём.
«Сейчас столько всего… И столько «ничего» одновременно…», – такие тягостные думы терзали интеллигента-интеллектуала.
Внезапно его мысли самым бесцеремонным образом были прерваны очередным раскатом ноябрьского грома – более сильным по сравнению с предыдущими; тому же, что в ноябре может быть гроза, Фелиб совсем не удивился – мало ли какие ещё сюрпризы может преподнести погода, включая холодную, снежную зиму в восемнадцатом веке или отчаянно жестокую, суховейную жару в веке двадцать первом – низвергающуюся вверх, ниспадающую своими космами и лапами всё дальше и дальше, к Пиренеям и Апеннинам, не обращая внимания на географию и календарь.
Радуга тройная почтила-таки своим присутствием, взойдя сквозь редеющие тучи где-то там, далеко и сбоку от основного обзора из окна. Вот и зверь пернатый оживился, радостно чирикая и расправляя затёкшие, намокшие крылья.
Птицы прилетали самые разные, характерные для этой локации – синицы с их ярким, пёстрым оперением; также невзрачные воробьи, наглые голуби, громкие вороны, любопытные сороки, издевательски хохочущие чайки, быстрые сойки и едва заметные даже в поредевшей листвою древесной кроне иволги с их характерным «пююй».
Фелиб прислушался.
Неожиданно до его слуха донёсся едва различимый крик.
