Первое, что поражает и одуряет приехавшего в Америку иностранца, это, разумеется, сильный грохот, источаемый городами, неутомимо клокочущая жизнь на улицах, беспокойная, дерзкая торопливость потоков во всех направлениях. Если гость попадёт в Нью-Йорк летом, его мгновенно озадачит вид мужчин без пиджаков и жилетов, особ мужского пола в одних подтяжках поверх сорочки, вальяжно прогуливающихся по улицам под руку с дамами, разодетыми в шёлковые платья. Это сразу производит на зрителя довольно-таки странное, игривое впечатление; в этикете такого рода есть некая нескрываемая психиатрическая стремительность. Здесь все похожи на посетителей парка, когда-либо забывших бумажник на скамейке и теперь истошно бегущих назад, дабы проверить его целостность. И стремительность эта не исчезает, даже если вы будете путешествовать в жилете и никогда не снимать пиджака. Здесь всюду стандартное, повсеместное, ликующее «ура» на всех углах, во всех направлениях и мелочах, здесь везде та же суета, стукотня, мышиная возня, то же шумное движение во всём свершающемся. Страна представляет собой союз новосёлов в первые дни его основания, мир, где люди только что начали жить, общежитие в его возникновении. Здесь царит вся та лихорадочная возня и весь тот гам, который всегда сопутствует переселению человека; каждый день – день переселения. Этот шум и гам вполне естественны у людей, едва устроившихся на новом месте и теперь пустившихся в поиски постоянного жилья и работы для себя и своих. И вот этот-то шум и гам публицисты, писатели и поэты провозгласили и воспели у нас, как выдажщееся последствие функционирования свободных учреждений республики. И сами американцы убеждены, что вся эта торопливость, энергия и беспрестанная сутолока являются чертой, врезанной самой Свободой в плоть Американского характера. Не возражайте! Это возвышающая сила свободы! В первые два столетия Америка клепала людей из негоднейших отбросов и уголовных уродов, сбежавших из Европы. Из праздношатающихся босяков сделала она порядочных граждан и работников. У всех нас на памяти удивительные рассказы о том, как люди, еле-еле ковылявшие по прериям и шлёпавшие по бездорожью в деревянных башмаках, здесь поднялись, поверили в себя и стали так легки на ногу, – и всё это прежде всего благодаря свободе всех учреждений республики. Не возражайте мне! Это была возвышающая сила первоначальной Свободы! Но подобное объяснение волшебно-стремительного превращения эмигрантов-обезьян в человеку чуть-чуть сведущему исследователю кажется уж слишком поверхностно-идеальным. На самом деле причина лежит на поверхности: она экономическая. То же самое семейство, которое здесь живёт на две кроны в день, там может просуществовать не меньше, чем на полдоллара, и, по большей части, разнообразнейшая трудовая деятельность требуется там только для того, чтобы правдами и неправдами добыть эти полдоллара в день. Что и говорить, обывателю приходится сильно побегать в погоне за этими деньгами. Вот почему практически любой чувствует себя там, как на чужбине, которая, как бы долго он там ни крутился и ни прожил, всегда остаётся для человека чужбиной. Весь американский образ жизни так отличен от того, к чему эмигрант привык дома, что он никогда не проникается этим кровно, но всегда остаётся с ощущением, что там он иностранец-гастарбайтер. Зато это по сути извращённое ощущение сильно поспособствовало тому, чтобы сделать нервными и заставить их быть проворнее мышей на току. Люди пребывают в непрерывном страхе, угнетённые всеми этими странными препонами и условиями жизни, оглушённые чуждой им, непереваренной новизной, сбитые с толку указующим перстом Чужбины. Под влиянием этого аффекта им постоянно мерещиться, что весь вопрос существования сводится к покупке пары новых башмаков, и все они приходят в ужас, если плохо владеют аглийским языком, соданным и используемым здесь только для того, чтобы уметь торговаться о цене солонины. Сердца их наполняются трепетом при одном виде жёлтой кредитки, получаемой из рук местного банковского кассира, и они что есть духу как говриться, с места в карьер кидаются бежать, чтобы не опоздать ни на секунду вовремя уплатить налоги. Вовремя уплатить налоги – счастье Раба, но кто здесь это понимает? Тут нет разговора о душевном покое, зато как велика эффективность этих двуногих автоматов и сколь они легки на побъём! Пребывание в Америке – лучший стимулятор бешеной жизненой активности. Если вы захотите пробегать всю оставшуюся жизнь – приезжайте в Америку! Силы и мысль новоявленных граждан приводятся в действие с первого мгновения пребывания на этой счастливой земле, и люди обретают поразительную лёгкость на подъём с первого шага по берегу, поскольку с этого шага пред ними встаёт во весь рост задача заработка денег на первый кусок хлеба и пропитания для семьи – много раньше, чем они начинают сталкиваться с божественной политической свободой республики. Другой феномен, способный остановить на себе пристальное внимание иностранца, как только он начинает разбираться в частных проявлениях этой великошумной жизни, – это знаменитый Американский Патриотизм. Вот вам навстречу попадается процессия каких-то заслуженных вояк, – странновато разукрашенных персон в пёстрых бантах и бинтах, с обязательными мелкими флажками на шляпах, медными медалями на груди, в такт марширующих под звуки жестяных дудок – они сами и дуют в эти дудки, видать, подбадривая себя этими звуками. Трудно найти в этих маршах никакого иного значения, кроме демонстратции себя родного в виде шествования по улицам под звуки множества жестяных дудок. Да, в этом нет никакого иного смысла. Эта мерно двигающаяся, ленивая процессия – всего лишь зримое выражение преданости и любви американца к своему отечеству. И задумано оно только для публичной демонстрации дояльности этих граждан своей родине и государству. Скорее всего организаторы этого начитались книжек о Египетских и Римских шествиях и празднествах и решили повторить неповторимые подвиги Римлян и египтян. Но это невозможно! Пока идёт это шоу, движение по улице всегда бывает остановлено полицией, и оно не восстанавливается, пока эта процессия движется, здесь останавливается всё, даже омнибусы должны отстаиваться на обочине, пока жители высыпают, как горох, из своих домов на улицу, чтобы показать своё восхищение каждый день повторяющимся явлением. Смотреть со счастливыми глазами на эти процессии – это прямая гражданская обязанность для всех, и не дай бог на устах зрителя не окажется счастливой улыбки. Дюжина людей, вооружившихся жестяными дудками – это и есть самые выдержанные, самые кошерные патриоты. Солдаты, воевавшие во время последней гражданской войны – это признанные герои, простые ребята, наказавшие тщеславных южан за крамольное неповиновение, вот они пред нами, вуот они идут, вот чешут носы и плюются, и в этот день весь американский народ выстраивается парами, чтобы продемонстрировать горячее желание всякого американского патриота обрушиться всей силой государства на каждого противящегося его воле супостата. Вы никогда и ничего не сможете доказать им, лишь убедитесь в тысячный раз, сколь наивен рядовой правоверный американец, готовый смести со своего пути любого случайно подвернувшегося под руку врага. На самом деле эти вррослые по виду люди, похожи на младенцев, дорвавшихся до любимых игрушек. А самой любимой игрушкой их являются деньги! Патриотизм американца воистину безграничен. Он неусыпен, горласт и криклив, и в такой же степени горяч и мстителен. Американская пресса в последнее время буквально иссмаковала речь одного сомнительного господина, обращённую к Англии – речь по поводу рыболовного договора с Канадой, а в частных беседах (я сам слышал это) американцы с пеной у рта приглашали Англию с только сунуться, готовые оставить её без носа и ушей! Недавно в городе Нью-Йоркеу почил член германского рейхстага – некий Ласкер (Л
