Каждую третью неделю месяца, в субботу, они ходят всей семьей на рыбалку.
Аня не уверена любит ли она рыбачить. Есть такие вещи, которые точно не знаешь, они просто с тобой всю жизнь. Когда ее спрашивают – а ты любишь рыбачить? – она теряется. Она не любит, когда моросит дождь по дождевику, стекая по лодыжкам в резиновые сапоги. Не любит скопища комаров, присаживающихся на уши, не любит как мама поправляет ее руку на удочке, будто ей все еще пять годиков. Не любит кусачий зимний ветер, пробирающийся в полоску между носками и штанами, но кусачие шерстяные носки тоже не любит, даже больше. Не любит солнечные лучи, жгущие глаза так, что приходиться вечно щуриться, и ненавидит разделывать рыбу, и ненавидит ведра рыбы, плещущиеся жижей на ноги.
В то же время она любит тихие утренние поездки в машине, облокачиваться лбом на стекло, ловить тепло солнца в просветы между деревьев. Любит толстый термос со сладким чаем, и бутерброды вместо обеда. Любит хлюпать по прибрежной земле осенью, и рябящую в воде желтизну берез на другой стороне озера, любит черные дыры прорубей, тихие и бездонные, и присыпку снега на льду. Любит складывать в уме большие числа, когда папа спрашивает их в долгой дороге, и любит мармеладные фрукты с заправки. Любит двух ведущих – Любу и Севу – на радио 87.5, и ради них реально стоит у машины в 6 утра, чтобы не пропустить их в 6:15. Любит мамины истории про лесных сущностей, даже если они наверняка все вранье, любит, когда третья суббота попадает на куличи, любит воровать кофе из термоса родителей, и то, как можно четко поймать первую теплоту воздуха или почувствовать первый снег за два дня до того, как он выпадет – тоже любит.
В общем и целом, Аня так и не знает любит ли она рыбалку, и это скорее останется загадкой, потому что рыбалка никуда не денется. Рыбалка – это серьезно.
– Традиции – это рутина, растянутая на столетия, – говорит бабушка, сгорбившись над рядами орхидей в кадке. С ее спиной нельзя так много работать, давно говорит мама, но бабушка только одергивает ее, как засохшие листья яблони. Каждый их разговор про здоровье бабушки складывается из возвышенной печали, колючего раздражения и множества повторений слова «эгоизм». До восьми лет Аня не знала, что такое эгоизм, и надо сказать эти разговоры только сеяли смуту, добавляя слову философский привкус противоречащих определений. Где-то в десять она начала понимать, как это работает, и выработала свое определение эгоизма, возможно третье в этом доме, но скорее седьмое, если не пятидесятое.
