Шлёп…
Кап…
Шлёп…
Кап…
Шлёп…
Влажные шаги в коридоре звучали всё громче. Всё ближе и ближе они были к палате. Мокрая кожа с хлюпом отвратительным, холодным, проникающим через уши прямо в мозг, касалась липкого линолеума. Будто какой-то злой шутник в полутьме больничной ночи швырял на пол гниющую ветошь, поднимал и снова кидал, разбрызгивая капли по полу.
Шлёп…
Кап…
Шлёп…
Шлёп…
Кап…
Пациент тихо заскулил и свернулся в клубок на жалобно скрипнувшей пружинами койке. Он подтянул колени к груди и натянул до самой макушки одеяло, насквозь пропахшее запахами лекарств и трусливого пота.
Шлёп…
Шлёп…
Звук мокрой поступи остановился. Как всегда, напротив одной и той же палаты. Пациент зажмурился так крепко, что веки и воспаленные глаза заболели. Он задрожал крупной дрожью, вцепился расцарапанными пальцами в края одеяла. Его пересохшие, искусанные губы сипло шептали: «Прошу! Умоляю! Уходи! Оставь меня! Кто-нибудь… уберите её…».
Пошарпанная дверь в одиночную палату медленно, с протяжным скрипом открылась. Больной готов был кричать от ужаса, но знал: голос снова его подведёт. Как всегда. Как и каждую ночь.
Каждый раз, когда во тьме звучал этот скрип, и беловатая полоса от ламп дневного света из коридора ложилась на пол, разрезая синюю темноту комнаты, пациент надеялся, что хоть кто-то из персонала услышит эти шаги, этот шум и придёт! Войдёт санитар, включит свет – и кошмар рассеется.
Никто не пришёл и в этот раз.
Шлёп…
Шлёп…
Кап…
Дверь снова протяжно запела, закрываясь. Замка не было. Ручку отпустили. Она вернулась в горизонтальное положение с громким щелчком, в пустой темноте прозвучавшем, словно удар кнута.
Пациент сильнее подтянул одеяло к лицу. Тело свело напряженной судорогой так сильно, что даже пальцы на ногах скрючились до боли.
Прикосновения мокрой кожи к полу, шлепки шагов и звук тяжелых разбивающихся капель были всё ближе и ближе к кровати.
Шлёп…
Кап…
Шлёп…
Больной не мог видеть сквозь закрытые веки и толщину одеяла, но он каждой клеточкой тела ощущал, что в темной, пустой больничной комнате он снова не один. Его изрядно поредевшие и поседевшие волосы на голове встали дыбом, словно натянув кожу на покрытом холодным потом затылке. Нос уловил мокрый запах тины и омерзительную, сладковатую вонь гниющей плоти.
Пружины койки застонали под тяжестью второго тела. Мужчина ощутил около своей щиколотки колено гостьи. Она оперлась на кровать и склонилась над пациентом.
