В подвальчике пахло сыростью, пылью и духами, которые грозили выесть Скромнику глаза. Он в очередной раз стёр ядовитые слезы со щёк, шмыгнул носом и поерзал, отчего гора разноцветных платьев под ним и вокруг него зашелестела. Гном замер, боясь развалить хрупкую конструкцию, состоящую из деревянных, наспех сбитых досок, разных вещей и множества коробок, забитых под крышку атрибутикой.
– Сергей Константинович Ромник, проходите, вас ожидают, – объявила миниатюрная девушка в костюме балерины с туго завязанными в пучок волосами, от чего у нее натягивался лоб, и лицо казалось вечно удивлённым. Она мило, но с ощущаемым безразличием, улыбнулась и прошла к лестнице.
«На этот раз все будет хорошо!» – уговаривал себя Скромник. – «Возможно, ювелир я действительно никудышный, но гармонист уж точно хороший»
– Здравствуйте, – пискнул гном, не справившись с голосом от нервов.
– Добрый день, прохо…– директор театра поднял на него глаза и изумленно замолк.
Скромник почувствовал, как начинает краснеть, что случалось с ним всегда при таком внимании. Он отчаянно попытался притупить стеснение и сконцентрироваться на своей цели, но щеки, все ещё мокрые от слез, продолжали наливаться сочным маковым цветом.
– Ну что же вы, юноша, стоите, присаживайтесь, – улыбнулся директор, блеснув глазами, и указал на высокое, оббитое красным бархатом кресло.
Скромник почувствовал себя вдвойне неловко: из-за того, что стоит столбом, и из-за того, что стул был высоким, и чтобы на него усесться гному – а точнее сто сорока пяти сантиметровому молодому человеку – пришлось бы подниматься на носочки. Чувствуя кожей каждый момент своего позора, Ромник перешёл кабинет и присел на краешек стула, надеясь потом подняться и сесть удобнее. Директор разулыбался ещё больше, и гномику совсем поплохело.
– Так-с, дорогой мой, по какому вы вопросу, напомните? – он сел за стол и повесил на нос золотистое пенсне, которое скорее оказалось бы у аристократа времен Николая Второго, чем у современного человека. Если, конечно, он не был директором театра и владельцем всего того барахла, на котором сидел Скромник в коридоре.
– В оркестр… играть на гармони.
– Сергей Константинович, вы что, плакали?
– Нет, я просто так, там, в коридоре… с непривычки… Запах сильный, глаза печёт…
– А я уже думал, вы расчувствовались от красоты нашего театра, – развёл руками отец этого великолепного помещения. Скромник может и поддакнул бы, если бы с рождения не обладал природной честностью. Всякая его ложь становилась видна сразу же на пунцовых щеках. – Так вы хотите играть на губной гармошке, правильно понимаю?
