Литовский узник. Из воспоминаний родственников

В тишину леса улетел хриплый протяжный сигнал. Застучали вагонные сцепы. Паровоз, задохнувшись от напряжения, окутался тучей рваного пара и, выбрасывая из трубы черные клубы дыма, со скрежетом, скрипами неторопливо набирал ход. Последний вагон, уходя за поворот, мигнул красными огнями и скрылся. Плотный шум, наполнявший лес, затихал в непроглядной дали.

Кругом чернел густой лес. Снег сошел, природа только начала пробуждаться. Земля, напоенная влагой, сбрасывала последние оковы зимы, оживала; в воздухе туманного утра пахло сыростью, прелыми листьями, талой землей.

Мы надели за спины свои котомки и пошли через поле от железнодорожного переезда к родной деревне, ее середине – Мочалиной горе. Впереди бабушка, за нею наша семья – мама, тетя, два старших брата.

С горы открылась неширокая округа, разделенная извилистой рекой на две части: низменную – в нее переходил правый пологий берег, и возвышенную левую с гребнем высокого, заросшего деревьями оврага. С обеих сторон к реке тянулись узкие ленты ольховых зарослей – в них бежали тихие ручьи; виднелись перелески, отдельные деревья. Здесь до войны была наша деревня, в сотню изб, с дворовыми постройками, с разбросанными повсюду картофельными, ржаными полями, стогами сена, скирдами соломы.

Но теперь ничего этого не было. На месте сгоревших домов высились черные трубы печей, а усадьбы заросли высоким, в рост человека, густым бурьяном из лопуха и крапивы. На бревенчатой мостовой, вдоль нее, валялись разные ящики, колеса, каски, ленты патронов, снарядные гильзы, разный хлам. Вокруг тишина, лишь кричали над нами большие черные птицы, стаями летавшие вдоль деревни и над горой.

Внизу шумела река. На другой ее стороне, за узкой полосой деревьев по гребню оврага – волнистые поля, бурые, разбухшие, и дальше – темная стена уходящего вдаль леса.

Мы стояли и смотрели. На лицах моих родных – слезы. После понял я, что значили они тогда, сколько было в них боли, радости, счастья. И воспоминаний о всем пережитом – о страхе перед внезапно ворвавшейся войной, тревоге за судьбу, жизнь детей, о надвигающихся лишениях, о прошедших мытарствах и голоде, страданиях от потерь близких; и ощущения радости настоящего, что все это осталось позади, не вернется вновь, и только боль утрат долго еще будет тревожить сердце.