Томасина откинулась на мягкие шкуры.
Во всем теле бродила сладкая истома. Темная, густая и опасная. Обещающая новый круг удовольствий. Сладких, как мед, и острых, как перец.
Холег перевязал волосы, чтоб не мешались, легко приподнял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. Медленно, дразняще проводя языком по нижней губе, потом по верхней и наконец ворвался внутрь, как варвар в покоренный город. Завоевывая, подчиняя.
Томасина откинулась назад, но сильные руки не дали своевольничать. Притянули к себе. Холег целовал, с каждой минутой все более жадно, заодно лаская грудь. Мучая соски, потирая их между пальцами – жестко, почти до боли. До сладких стонов, которые срывались с губ.
А потом вторые сильные руки легли на талию.
Олаф прижался со спины. Без стеснения провел рукой вниз и прижал пальцы там, где хотелось больше всего:
– Сделаешь нам хорошо, птичка?
Томасина только простонала, растворяясь в этих двоих.
– А ведь она могла сразу поехать в манор Пса, братец, – прошептал Холег. – И мы бы с тобой так и остались…
– Нет, не могла, – улыбнулся Олаф. – Боги привели к нам нашу птичку. Нашу охотницу на драконов.
– На медведей, – поправила Томасина, чувствуя, как сильные пальцы проникают в нее. – Ох…
– Думаешь, поймала нас?
– Сейчас поймаю, – Томасина просяще прогнулась, чувствуя, как сзади в нее упирается твердый ствол Олафа. И опустилась на локти, так, чтобы второй член – оказался вровень с лицом. – Обоих сразу.
Холег рыкнул от нетерпения:
– Смелая девочка… Наша девочка!
Томасина намотала поводья на луку седла и слезла на землю.
От долгой езды мышцы одеревенели, а ноги закоченели. До чего же тут, в горах, холодрыга!
От февральских морозов не спасали даже прекрасные меховые сапоги, сшитые по мерке в столице одним из лучших мастеров. С кисточками, украшенные бусинами и стоящие десяток золотых. Впрочем, и остальные вещи на Томасине были недешевы – плотные бархатные брючки, шелковая блуза, от которой сейчас было больше неприятностей, чем тепла, вельветовый жакет и поверх – длинная кожаная куртка на овчине. Щегольский бархатный берет с фазаньим пером здешних погод не выдержал и переместился в сумку. Спас капюшон от куртки – с меховой оторочкой. На плечах крепился дорожный шерстяной плащ, который успел промерзнуть так, что почти не гнулся.
