Россия. 20##-какой-то год нашей эры.
Это была первая половина по-летнему тёплого сентября. Даже листва на деревьях всё ещё оставалась зелёной, вводя в заблуждение и заставляя забыть о том, что лето закончилось и наступила осень.
Каждый раз, когда я вспоминаю то время, в мою голову закрадывается мысль, что природа, словно предчувствуя во что я вляпаюсь, делала для меня такой своеобразный прощальный подарок.
В тот день, солнце пробивалось сквозь неплотные облака, и из-за этого освещение в комнате было неярким, чистым, и имело приятный жемчужно-золотистый оттенок.
Для меня это был самый обычный, ничем не примечательный будничный день. Ну, по крайней мере, таковым он должен был быть…
Я собирался позавтракать и идти в школу, а после, когда вернусь домой, немного поиграть на гитаре.
Отец с матерью были на кухне. Папа, по обыкновению, перед уходом на работу смотрел по телевизору новости. Периодически возмущённо брюзжа на свои излюбленные, правильнее будет сказать ненавистные, темы. Как-то уж особенно активно поднимаемые сегодня телеведущей. Мама готовила нехитрый завтрак, негромко напевая себе под нос какую-то песню времён прабабкиной молодости.
Наш кот Василий пытался своей крупной мохнатой лапой стянуть из тарелки приготовленные мамой сырники. И один раз у него это даже получилось. За что он тут же огрёб от мамы мокрой тряпкой. После чего, с пренаглейшим и самодовольным видом, устроился лопать под кухонным столом свою добычу.
– Знаешь, Денис… – папа неожиданно мотнул в сторону телевизора головой, и уже, наверное, в тысячный раз, очень серьёзным тоном произнёс, – Если бы у тебя обнаружили эту дрянь, я бы предпочёл, чтобы ты умер…
Папа не договорил, но тут же, после короткой паузы, во время которой он отхлебнул из любимой кружки глоток ароматного кофе, продолжил:
– Понимаешь. Так нельзя! Это неправильно. Противоестественно! Я бы их лучше изолировал от нормального общества. Или вообще… Пообещай мне, сын, что ты никогда, даже на шаг не подойдёшь к кому-то из этих выродков. Даже словом с ними не обмолвишься. Если я узнаю, что ты с кем-то из них якшаешься… На порог не пущу!
– Обещаю, папа. – ни на секунду не задумавшись отозвался я, с аппетитом поедая горячий, обмазанный сметаной и посыпанный сахаром сырник.
Соблюдать папин запрет мне было не сложно. Я никогда не испытывал лютой неприязни, какая была у папы, к тем, кого он только что имел в виду. Но и желания контактировать с кем-то из представителей этой категории населения у меня тоже не было. Мне было «фиолетово». Я был уверен, как и папа, как и многие другие наши соотечественники, что меня это никак не касается.