Артур
Холод. Какой-то дикий, просто арктический холод окружал со всех
сторон, сковывал тело, проникал до костей. А я-то, дурень, думал,
что после смерти ничего нет! Может, и ничего, кроме этого холода.
Как у Данте…
«Открой глаза и двигайся, не то и правда окочуришься!» — рявкнул
кто-то, казалось, прямо у меня в голове.
«Как, интересно, можно окочуриться после смерти?!» — удивился я
про себя, но тут неподалеку раздался треск дерева, и на лицо
посыпалось что-то колючее и еще более холодное, чем окружающая
реальность. Глаза открылись сами собой. Солнце, снег, деревья.
Любопытная белка таращится на меня с низко нависшей ветки
глазками-бусинками.
«Ничего не пил, а белочка тут как тут», — подумалось
невесело. Кое-как подтянув окоченевшие ноги, я сел, потом встал.
Там, где опирался рукой о снег, остался кровавый след. Я поднес к
глазам ладонь и какое-то время с тупым удивлением рассматривал
пересекавший ее глубокий порез. Нет, никакой амнезии. Я совершенно
точно помнил, где, как и зачем разрезал руку. Там, на Гард-Анча,
когда пытался уничтожить мироздание. Я — Разрушитель.
Разрушитель!
— Не-ет! — заорал я вслух, окончательно уверившись,
что злодейка-судьба лишила меня даже возможности достойно уйти.
Прыгнув с башни, я лишь хотел умереть. Тогда почему жив?! Что делаю
в этом насквозь промороженном лесу?! Что еще кому-то от меня
надо?
— Почему?! — закричал я снова, распугивая окрестное
зверье. — Я не хочу! Не хочу, Мастер! Нет! А вот тебе,
выкуси! — Я показал кукиш безучастным пронзительно-синим
небесам и принялся лихорадочно шарить по карманам в поисках хоть
какого-нибудь оружия. Гелисворт остался на северной башне, кинжал —
на Гард-Анча, но это не все! Были еще где-то метательные дротики и…
именно, что были! В карманах обнаружились лишь Вуаль Ветра и
невесть каким образом вернувшийся ко мне флакон Слез Леса. Твою
мать! Вот так решишь помереть, и повеситься не на чем!
Впрочем, при моем легком наряде (джинсы, жилет, рубаха — даже
куртку где-то посеял!) и трескучем морозе можно просто усесться под
первым деревом и дожидаться смерти. Вместо этого я побрел вперед,
на каждом шагу проваливаясь в глубокие сугробы. Мой путь то и дело
пересекали цепочки следов, но всегда звериных. Похоже, люди
поблизости не живут. Все та же любопытная, наряженная в зимнюю
шубку белка, перепрыгивая с ветки на ветку, сопровождала меня в том
бесцельном путешествии. Холод пробирал до костей, и чтобы бороться
с ним, требовалось что-то посерьезнее постоянного движения. Огонь,
например, или хотя бы тулуп. Увы, ни того ни другого… А не все ли
равно тому, кто не желает жить?! Я продолжал идти — без цели и без
надежды. Просто идти, потому что ничего другого и не оставалось.
Идти, пока есть силы… Потому что лечь и умереть я всегда успею.
