Мэр города Царевска синеглазый с русой бородой и усами под самодержца всея Руси, как живой, лежал на полу и улыбался.
– Эй, Кречет, ты чего уставился? – Парень в высоких военных ботинках с толстой рифленой подошвой прошелся по лицу мэра, оставляя грязные полосы. – Дай закурить.
– На площади митинг в поддержку Мищева. Пойдешь?
– Дурак, что ли! Он следака замочил. Теперь в тюряге парится.
– Он сто миллионов из казны спер! – сказал тщедушный малый с пробритыми висками и затылком, стоявший рядом с Кречетовым. Он выскочил на середину коридора и ударил каблуком портрет в левый глаз. – Сто пудов, у меня брат в охране. Он всё знает.
– Эй, Кречетов, Сявков, хватит курить. Баннер сняли, теперь «Городские вести» с портретами мэра таскайте на помойку. Мужчина лет шестидесяти в сером костюме образца девяностых годов прошлого века, оглядел парней и, стараясь придать голосу звон металла, выкрикнул с напускной злостью: «Скинули миллионера, будь он неладен!..» После чего смачно высморкался на пол, мазнул тыльной стороной ладони под носом и, не оглядываясь, пошел к двери с табличкой «Директор молодежного центра Пучков А. В.»
– Не ходи Кречет на митинг. Пучок узнает, зарплаты лишит…
– Эх, вы суслики! Мищева местная мафия подмяла, его убить могут, если народ не заступится.
Пачки газет, перевязанные шпагатом, громоздились в дальнем конце подвального помещения. Парни, взяв по увесистой пачке, в каждую руку, двинулись вереницей, во двор к мусорным бакам, где топорщились в разные стороны, подломанные ветки сирени с распустившимися бутонами. Рядом, могучими стражниками высились толстокорые тополя. Тополя сыпали клейкую шелуху на машины, асфальт и прохожих, и эти семенники, высвобождаясь из плена, зрели и набухали, чтобы затем разлететься по улицам Царевска, создавая фантастическую картину летнего снега.
Журналист Рубас перехватил Кречетова у подъезда дома с лепниной в стиле сталинского ампира. Остановил.
– Что, Санек – ленинский субботник?
Кречетов отмахнулся, скривил лицо, давая понять, что не до шуток. Шагавший следом Сявков, хохотнул.