«Весь мир – театр, а мы – актёры»
Из пьесы «As You Like It» Уильяма Шекспира, вольный перевод
На вокзальных часах было около семи утра, когда скорый поезд Самара – Москва подошёл к перрону Казанского вокзала. Дневное светило ещё не вполне вступило в свои права, и пассажиры спешили воспользоваться утренней прохладой, чтобы добраться до конечного пункта назначения. Кто-то приехал по делам, кому-то приспичило навестить московскую родню, а были и такие, кому ещё предстояло ехать на другой вокзал и уже оттуда продолжить свой вояж по необъятным просторам Подмосковья и его окрестностей. И только один из пассажиров стоял на перроне, словно бы раздумывая – то ли идти вместе со всеми к зданию вокзала, то ли на том же поезде возвращаться назад. Впрочем, состав должен был отправиться в обратный путь только ближе к вечеру, так что оставалось достаточно времени для принятия решения.
Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что пассажир этот на первый взгляд ничего особенного из себя не представляет – рост ниже среднего, лицо невыразительное, такое увидишь и уже через мгновение оно напрочь выветрится из памяти, но вот глаза… Глаза как глаза, серые, не большие и не маленькие, однако была в них некая странность – они существовали как бы сами по себе, в отрыве от головы и остального тела, помимо воли их обладателя выражая чувства, которые не имели никакого отношения к тому, что происходило вокруг. Растерянность, сомнение в том, что поступает вопреки рассудку – это никого не могло бы удивить, поскольку у каждого из нас бывают минуты душевной слабости, но тут всё было несколько иначе. Если присмотреться, в глубине этих глаз читалась непреходящая тоска, словно бы человек испытывает чувство вины перед самим собой и никак не может с этим справиться. В чём причина, сразу и не разберёшься, тут не обойтись без скрупулёзного изучения обстоятельств его жизни, что могло бы приоткрыть завесу тайны, однако дело это хлопотное и вряд ли стоит без достаточных на то оснований тратить время в надежде что-то разузнать. Поэтому разумнее всего ограничиться выводом, будто личность это вполне заурядная, и не стоило бы уделять ей столь пристальное внимание, если бы не обратился к этому пассажиру некто с наголо обритым черепом и повадками уличной шпаны или «братков», которых в девяностые развелось видимо-невидимо.