Бомбей, февраль 1921 года
В то утро они едва не столкнулись – именно тогда Первин и увидела незнакомца впервые.
Он стоял, почти скрытый от глаз, в портике у входа в Мистри-хаус. Небритый мужчина средних лет: судя по виду, несколько суток спал в своей рубахе из тонкого сукна и изгвазданной хлопковой дхоти[1], тысячей складок свисавшей от пояса до лодыжек. Прищуренные глазки глядели устало, а еще от него кисловато пахло пóтом с примесью бетеля.
В столь ранний час посетители в адвокатской конторе Мистри были редкостью. Контора находилась на территории Форта – места, где в свое время был основан Бомбей. Старую стену снесли, но район оставался оплотом юристов и банкиров, где почти все заведения открывались между девятью и десятью часами утра.
Решив, что перед нею клиент-недотепа, Первин опустила глаза – пусть не думает, что его разглядывают. То, что женщина может быть юристом, шокировало многих. Первин посмотрела вниз – и с недоумением обнаружила, что человек этот вовсе не беден. Тонкие голени обтянуты черными чулками, на ногах – поношенные спортивные ботинки на шнуровке, из тонкой черной кожи.
Если где мужчины и носят английскую обувь и чулки вместе с дхоти, так это в Калькутте, почти в двух тысячах километров отсюда. Калькутта – город, который всегда будет напоминать ей про Сайруса.
Первин подняла глаза и, видимо, выдала свою тревогу. Мужчина подался назад.
– Минуточку! Вам в адвокатскую контору Мистри? – окликнула она его – но он уже бежал через улицу.
Озадаченная Первин постучала в дверь, и ей почти сразу же открыл Мустафа, их старый слуга, испокон веку заправлявший в Мистри-хаусе. Он поприветствовал Первин, дотронувшись до сердца и до лба, а потом взял у нее контейнер с ленчем, который она принесла с собой.
– Адаб, Первин-мемсагиб[2], – поздоровался он. – А где нынче утром ваш почтенный батюшка?
– Сегодня в Верховном суде слушают дело Джаянта. Мустафа, а вы знали, что снаружи дожидаются?
Он посмотрел ей за спину, на пустой портик.
– Нет. И где этот дожидавшийся?
– На другой стороне улицы, вон тот мужчина в дхоти.