Старая Колдунья, зевая и покряхтывая, выбралась из глубокой пещеры у подножия горы и, щурясь спросонья, взглянула на небо. Так и есть – ночь была самая отвратительная… Нахальные искристые звезды так ярко перемигивались в бархатной синеве и луна, приближаясь к полнолунию, так пронзительно сияла, освещая гору и излучину реки, что у Колдуньи мучительно заломило в виске. В прибрежном ольшанике до самозабвения заливались трелями соловьи, и одуряющий запах ночных цветов волнами разливался вокруг, достигая ее горбатого носа. Недаром разыгралась у нее мигрень – больше всего на свете, больше даже, чем вид счастливых людей, она ненавидела эти лунные майские ночи, перед которыми бессильно никли злые чары.
Но помимо луны и соловьев было еще что-то, нестерпимо раздражавшее ее. И Колдунья из-под руки посмотрела на противоположный берег, где мирно спал небольшой городок. Она пристально вглядывалась в темные силуэты аккуратных домиков и остроконечные шпили церкви и городской ратуши. Даже воздух несколько раз понюхала… Да, она не ошиблась, мигрень никогда ее не обманывала, за прошедший день в городке непомерно, просто совершенно непозволительно увеличилось количество радости.
Колдунья потерла поясницу, издала странный звук, похожий на клекот хищной птицы, несколько раз обернулась вокруг себя черным веретеном, и став невидимой, перелетела реку. В городке она неслышно кружила по сонным улочкам, иногда останавливаясь и заглядывая в окна спящих домов. Вскоре во многих из них замелькали огоньки свечей, и забелели чепцы и ночные колпаки разбуженных хозяев – это собаки, почуяв незримую колдунью, подняли всех на ноги неистовым лаем.
А Колдунья, покружив еще немного по городу и трижды издав свой странный клекот, в котором слышалось торжество, наконец улетела прочь. Но расходившись напоследок, столкнула в дымоход двух кошек, что миловались на крыше, а в саду бургомистра швырнула в пруд с золотыми рыбками старое воронье гнездо. Сегодня Колдунья с полным правом была собою довольна, сразу три большие радости вырвала с корнем из глупых размечтавшихся сердец! Да еще наперед посыпала солью жгучей унизительной обиды. Она хрипло засмеялась, будто закаркала, и полезла в свою темную пещеру отсыпаться до следующей ночи.
