Кровь богов

Не всех запятнала кровь. Его недвижное тело лежало на холодном мраморе, по его гладкой поверхности со скамей стекали красные капли. Уходя, каждый оглянулся хотя бы раз, не в силах поверить, что тирану уже не подняться. Цезарь боролся, но они взяли и числом, и решимостью.

Они не видели его лица. В последние мгновения жизни правитель Рима покрыл голову краем тоги, когда они схватили его и начали наносить раны, окрасившие белизну одежд кровавыми пятнами. Когда он покачнулся и упал на бок, кишки его опорожнились. Теперь по театру расползалась вонь. Поверженный ими, он лишился всякого достоинства.

В убийстве участвовали больше двадцати человек, некоторые до сих пор тяжело дышали. Вдвое больше людей замерло вокруг: эти не обнажили кинжала, просто наблюдали, не пошевелив и пальцем, чтобы спасти Цезаря. Убийцы же до сих пор были ошеломлены свершенным насилием, ощущая на своей коже еще теплую кровь. Многие из них служили в армии. Многие и прежде видели смерть, но в чужих странах и экзотических городах. Не в Риме, не здесь.

Марк Брут прикоснулся лезвием к обеим ладоням, оставив красные следы. Децим Юний[1] увидел, как он это сделал, и, немного помедлив, с выражением благоговейного трепета на лице тоже окрасил свои ладони свежей кровью. С тем же благоговением остальные последовали их примеру. Брут уверил их, что они не должны испытывать чувства вины. Он сказал им, что они спасли народ от тирана. Вслед за ним они направились к широкой полосе яркого света, вливающегося с улицы.

Марк Брут глубоко вдохнул, подойдя к солнечному лучу, и помедлил на пороге, впитывая в себя тепло. Только он в этот день оделся как солдат: доспехи, гладий у бедра… Хотя возраст Брута приближался к шестидесяти годам, его голые загорелые ноги оставались сильными и, как прежде, крепко стояли на земле. Глаза его блестели от слез, и он чувствовал, будто годы ушли, отпечаток предательства стерт с него, как стерты и боевые шрамы с его кожи, и теперь он вновь молод.