Воздух превратился в желтую пыль, забрался в мои лёгкие и скрутил нутро в тугой натянутый канат. Кажется, еще немного, и он с треском разорвётся, как и моя душа. Под веки набился песок. Тонкими, слабыми руками я пытаюсь нащупать хоть что-то рядом с собой, спасительную стену за которой могу спрятаться.
Где мама? Я слышу её родной голос сквозь свист пуль и глухие отдаленные взрывы. Она кричит моё имя. Я пытаюсь со всей одури протереть забитые грязью и песком глаза, но ничего не вижу, совсем ничего не вижу. Делая рывок в сторону, в гулкой и заполнившей всё тишине я бегу на её голос. Вокруг вакуум, как будто я в пустой огромной банке. Звуки есть, они живут своей жизнью, но не касаются меня, сейчас здесь тихо и спокойно и нечего бояться. Но именно это заставляет сжиматься моё сердце от ужаса и предчувствия чего-то страшного. Рванув из последних сил в сторону родного голоса, я спотыкаюсь о камень и падаю лицом вниз. Не чувствуя боли, поднимаюсь и бегу дальше к руинам. Я добегу, шептал я каждую секунду, вытирая грязным рукавом рубахи разбитый нос.
Дым начал рассеиваться, и в ушах появился громкий нудный звон. Я понял, что меня оглушило, это не первый раз и наверно не последний. У разбитого дома, от которого остались две полуразваленные стены и покосившаяся дверь, лежали несколько человек. Я не сразу смог понять кто это, ползком подобравшись к ним я увидел маму. Неестественное положение головы и кровь на черных с проседью волосах, одежда порвана и местами опалена. Подбежав, я начал трясти её за плечи, что есть сил.
– Мама, пойдём, они скоро придут и убьют нас, нельзя лежать, мама нельзя лежать, вставай! – Я бил ее по щекам, пытался сдвинуть и оттащить в сторону, но всё без толку, слишком мало сил было в моих руках, я уже и не помнил, когда последний раз ел и пил воду. Мама молчала, но я всё равно тряс её и ждал, когда же она очнётся. Слёзы текли по моему лицу, смешиваясь с кровью, когда-то белая рубаха стала красно-коричневой и насквозь мокрой. Внезапно наступила тишина. Протяжный, так долго мучавший меня звон в ушах прекратился. И в этой настоящей и страшной тишине я услышал свой нечеловеческий крик.