Скиталец в полях асфоделей

Пролог.

Так вышло, что пару дней назад проклятые ноджи1 подорвали меня на чертовке бэтти2 в окрестностях Сайгона. Взрыв-то был смешной, но хлопок – и собирайте кишки трое удальцов. Мне не повезло, потому что я ещё дышал. Нас поддерживал спуки3, и оттого вдвойне горче. Стоило ли ожидать подставы? Ведь и наши яйца, и генеральские мошонки уже расслабились, предвкушая конец войны. И бодаться-то оставалось всего ничего, но не дотянул, старший сержант Марлоу, подставился.

Признаюсь, я был рядовым поуго4, тёрся в палатках и бросал бейсбольный мяч в стену пока ноги не плавились от зноя, и башка не переставала соображать. Я бы снискал репутацию золотого кирпича – парня, избегающего труда, но знал меру и, когда припекало, брался за швабру или просился на кухню. Чутьё никогда меня не подводило, и я целый год не знал бед и тягот, всего пара стычек; мечтал вернуться в Солсбери, встретить девушку, завести собаку.

Лифт спускается, надо признать, грёбаную вечность. Я бы никогда не погрузился в такой ненадёжный короб из тонкого металла в одиночку, но меня страховал кто-то сзади, толкающий паршивую коляску. Коляска что надо, широкие колёса, все швы проскакивает без торможений, почти вездеход. Когда дверцы лифта, наконец, раздвигаются, я вижу сияние, с которым познакомился на чёрно-белых фотографиях. Мне сунули их вчера вместе с документами, где я поставил подпись, не возражая, чтобы меня употребили во благо науки. Свечение Вавилова-Черенкова с добавлением марганцевых оттенков, закупоренное в широкий столб из прочного стекла. Так я это вижу, и будь я проклят, если на той стороне так же пленительно, как здесь. Меня обступают жёлтые комбинезоны и противогазы, и мой сопровождающий – мужчиной он был или женщиной? – возвращается в блестящую алюминиевую коробку и уезжает наверх.

Подумать только, какой смышлёный солдафон, цыкнут снобы, изучал физику и рассуждает об эффектах. Между прочим, меня недосчитался Кембридж, в котором пара курсов за спиной. Скройте глупые ухмылки.

– Мистер Марлоу, вы готовы? – спрашивает комбинезон, и голос у него женский и тревожный.

Она трясётся похлеще моего, надо бы их всех успокоить. Я знаю отличную шутку, только успею ли рассказать? Чёрт возьми, что запрещено страннику на эшафоте? Разве есть табу для смертника, который вот-вот перенесётся к дьяволу на рога и устроит там зажигательную пляску?