Осень. Тёплая, солнечная, ранняя московская осень. Стояла середина сентября, но не было и намёка, что скоро тепло закончится, люди достанут зонты и плащи, спасаясь от проливных дождей, а ещё через некоторое время пойдёт снег, и неизбежно придёт зима. Казалось, это лето никогда не закончится, но всё хорошее и прекрасное когда‐нибудь кончается…
Я прорвался в город с забитой дикой и непролазной пробкой кольцевой, на Волгоградский проспект. Впрочем, пробки – это обычное дело для каждой пятницы. Людям не терпится поскорее закончить свои дела и вырваться из дышащего жаром каменного мешка куда‐нибудь подальше на природу. Близился вечер, и солнце било яркими лучами в лобовое стекло автомобиля с запада мегаполиса. Ветерок трепал стоящие у обочины деревья и сильными хлопками врывался в салон летящего автомобиля через открытые стекла. Дорога в центр была свободна, я попал под зелёную волну светофоров и уже через минуту свернул на Академика Скрябина, а ещё через пару минут заскакивал в распахнутые настежь ворота, родного до боли, автокомбината.
Судя по дислокации транспорта в калашном ряду, я был последним. Это и подтвердил попавшийся навстречу механик по выезду.
– Вовчик! Ты сегодня последний, – прорычал он пропитым и прокуренным голосом, – иду ворота закрывать.
Слегка пошатываясь, морской походкой он направился к воротам, но я его окликнул:
– Что, Петрович, злые люди землю под ногами качают?
– Да иди ты, – огрызнулся он.
– Не обижайся! Плотник здесь?
– Здесь! Тоже недавно, сучок, припёрся. В бойлерной они гудят, – проворчал Петрович и заковылял к выездным воротам.
Я поставил белоснежную «Волгу» на свое место, между вросшим в землю сто тридцатым «ЗИЛом» и директорским джипом. Вытер полотенцем пот с лица и со стриженой наголо головы, поправил закатанные рукава на рубашке. Снял со спинки переднего сидения джинсовую куртку и повесил её на плечи. Достал с заднего сидения пакет и, закрыв машину, направился в сторону стоящего впереди двухэтажного здания. Прошёл по длинному тёмному коридору до диспетчерской. Сдал путёвки и вышел во внутренний дворик. Узенькая бетонная дорожка вела через склад металлолома на заброшенной заправке, через маленький тенистый скверик, который состоял из старых яблонь, вишен и черемухи, мимо лавки со столом, на котором в перекурах работяги «забивали козла», и наконец вывела к небольшой кирпичной постройке, которая возвышалась над землёй всего метра на два. Если точнее сказать, то это помещение было бойлерной, но кто‐то очень умный в целях экономии решил разместить там и плотницкую мастерскую. На свободные места воткнули деревообрабатывающие станки, завезли материал, и работа в этом полуподвале, на сэкономленной площади, закипела. Вот здесь и трудился плотником мой друг Пашка. Я протиснулся в узкий и низкий дверной проём и из страны яркого солнца попал в страну тьмы. На секунду потерял зрение, а потом, взявшись за железные перила, аккуратно спустился по гремящей лестнице вниз, метра на полтора, пока мои ноги не почувствовали бетонный пол. Глаза постепенно привыкали к тусклому свету, который исходил от одной единственной горящей в помещении лампочки. Здесь было сильно накурено и по воздуху плавали толстые слои серо-голубого табачного дыма. По прямой от лестницы виднелись вентили и задвижки, слева в горах опилок стояли станки, а справа за большим деревянным столом, под которым валялись пустые бутылки, горланили «Мороз-мороз» трое изрядно подвыпивших пожилых человека в спецовках. В дальнем правом углу, у умывальника, стоя спиной к выходу, мыл руки невысокий чернявый мужичок в тельняшке, лет тридцати. Я бросил куртку и пакет на свободный стул и подошёл к умывальнику.
