1
Повседневность тянется и вязнет
В сером цвете выдержанных дней.
Неба василькового заказник
Выгоняет облачных коней.
Те плывут – нестройно и вихрасто —
Над провинциальной маетой:
Где толпы нечаянная каста,
Смога дух, но только не святой.
И легчает в бремени сутулом,
Выпрямишь осанку и сидишь
За окном на колченогом стуле —
То ли видишь это, то ли спишь.
Кто-то вяжет стори и сюжеты,
А тебе несказанно везёт
Навязать размеренному лету
Пару окрыляющих красот.
2
Тринадцатый месяц и кадр двадцать пятый,
А время сминает реальность накатом,
Но чуть трепыхнётся маяк проблесковый,
И ты где-то там – примеряешь обновы:
От ветра – пошив неземной – крепдешинный…
Летишь ли, бежишь повседневной равниной,
Не соприкоснувшись со мной рукавами,
Потянется вечность за разными нами,
И след раздвоится за кадром и титром,
И так опоясано вкруг облетит он,
А ты в этом ангельском новеньком платье,
А я где-то рядом в словесном подхвате,
Мгновения выпорхнут в небо, на время,
Отметятся птичьи секунды рефреном…
За дальней полоской теряются нити,
За ближней ошибкой никто не учитель.
Посмотрим кино, отзимуем с лихвою.
Очнёмся в погоне за новой любовью.
3
Всё будит интерес – и пустота —
Оторопеть и вслушаться, и вникнуть.
И расстрелять словесным тра-та-та,
Застывшую в зелёнке землянику,
И удивиться вызревшему – гля…
Всего лишь поступиться золотишком,
В пробелах затуманенного дня
Отвоевать умолчанное «слишком»
За серебро, которое блестит,
Сквозь патину пороков и ношений.
Ты сам себе и бог, и царь, и гид
От нимба и гордыни – до коленей.
