Галя Барская точно помнила дату собственной смерти – одиннадцатое ноября, угрюмая московская осень.
Перед судьбоносным разговором с Анной-Палной она забыла выключить телефон, и когда в кабинете грянул Сретенский хор, Галя охнула, будто от выстрела. Кинулась в сумку на раскопки (папки, кошелек, яблоко, прокладки, визитки, шампанское), глянула на экран и окаменела. До смерти оставалось несколько минут, но голова работала исправно. Быстро прокрутились ставки и риски. Барская огладила краешек казенного стола, поджимая пальцы в тесных сапогах.
Сообщение от Саши. Видеосообщение от Саши. От Саши, который никогда не звонил.
Она не глядела на начальницу, раздираемая желанием немедленно получить новую должность и удрать, чтобы посмотреть видео. Сын еще должен быть в школе… Что же случилось?! Галина увидела свое отражение в стеклянной дверце шкафа: прическа не растрепалась, на лице никак не отразился испуг; интересная блондинка возраста пушкинской гибели.
Услышав громогласное «Ты размахом необъя-а-тна-а-а», Анна Павловна Орлова вздрогнула и запнулась на полуслове. Пока тянулась пауза, на ее тяжелом лице проступили красные досадливые пятна. Никто из сотрудников кафедры не позволял себе легкомысленных пассажей с телефонами. Орлова ждала объяснений, постукивая винтажной перьевой ручкой по стопке бумаг. Она оглядывала кумачовые и малахитовые корешки дипломов, диссертаций и монографий, наваленных на подоконнике. Анна Павловна никогда не смотрела собеседнику прямо в глаза.
Галя повертела в руках телефон и неуверенно улыбнулась:
– Ради Бога, простите, Анна-Пална. Это от сына… Он никогда…
Заведующая помедлила и царственно кивнула. Семья в ее представлении имела смысл высокий и священный, как для итальянских мафиози.
– Конечно, Галина Михайловна.
