МОЯ ЖИЗНЬ ПРИ СОВЕТАХ И БЕЗ
В конце июня 1965 года я получил повестку из военкомата о призыве на военную службу. Для меня это было, как удар обухом по голове: до осеннего призыва оставалось почти полгода, да и 19 лет мне исполнялось только осенью. Но оказывается, были ещё летние призывы, которые официально назывались «спецпризывами», а в простонародье – несчастными. Призывались новобранцы летом, а демобилизовались вместе со всеми осенью, то есть приходилось служить три с половинной года. С ума можно было сойти от такой перспективы!
Попал в танковую учебку в городе Бикин Хабаровского края. В ней учили на командиров танков и механиков—водителей. Я оказался в батальоне, где из нашего брата пытались сделать командиров. Порядки в этой учебке были серьёзные: мы должны были приветствовать не только офицеров, но и сержантов: за три метра до встречи перейти на строевой шаг и отдать честь.
В нашем учебном батальоне был офицер—фронтовик. На всю жизнь я запомнил его – майор Якушев. Гонял он нас как сидоровых коз. Сердце уже останавливается, а он все «вперед, вперед». От него мы узнали, что на войне командира танка хватало на три атаки, а водители жили подольше. Я хотел спросить его: «А как Вы уцелели?», но постеснялся. Уже после экзаменов он нам говорил: «Вы, ребята, на меня не обижайтесь. Я же для вас старался, чтобы вас, в случае какой заварухи, не убили бы в первый же день».
Экзамены я сдал хорошо и получил звание младшего сержанта и право быть командиром танка. Каждый день приезжали, как тогда говорили, покупатели и развозили нашего брата по танковым войскам всего Дальневосточного округа. А чтобы оставшиеся не скучали без дела, нас гоняли на всякие хозяйственные работы.
Удивительно: для декабря было очень тепло и бесснежно. Наше отделение послали разгружать автомашины с военным обмундированием. Таскаем мы тюки на склад, и вдруг командир отделения говорит: «Вот эта да! Это же тонкие телогрейки, их офицеры, когда очень холодно, под шинель надевают. Стоящая вещь!» Мы это поняли как призыв к действию и несколько упаковок забросили в траву, благо, она была по пояс. После ужина пошли за добычей. Вокруг этого ангара кое-где горели тусклые фонари. Подлезли мы под забор и на полусогнутых подошли к тюкам с телогрейками. И вдруг видим, что на свет фонаря выходит часовой. Откуда? Днем мы не видели ни одного часового. Позже я узнал, что на такие объекты охрану выставляли только на ночь. Упали ничком на землю. Лежим. Часовой остановился. Лязгнул металл – передернул затвор. Конец! Сейчас посечет, как капусту. Часовой был скорее всего салага – из осеннего призыва. А у каждого салаги самая вожделенная мечта – хоть на денек оказаться дома. А если бы он уложил троих расхитителей военного имущества, то к отпуску приложился бы если не орден, то медаль точно. А здесь был дан такой шанс. Часовой, я думаю, был славянином. Его стали одолевать сомнения: а вдруг показалось, после стрельбы автомат замучаешься чистить, да и от старшины влетит. Был бы на его месте парень с Кавказа, тот однозначно нажал бы на курок. Лежим. Как будто ушел. Но не слышно, чтобы он разрядил автомат. Уже потом я узнал, что это довольно частый случай, когда патрон забывают в стволе, и автомат стреляет самопроизвольно в самых непредвиденных случаях. Наконец решились. Выползли с этими тюками за забор, притащили их в казарму. Набежали сержанты со всего батальона: «Вот это вещь! Молодцы, парни!» Взводный хохмач и тут остался верен себе. «Служим Советскому Союзу», – откозырял он.
