– Волооодя! – протяжно окликает Рустам человека, которого знает третий день.
– Иди спать! – громко говорит санитарка, пытаясь придать голосу грозный звук и, тем самым, мешая спать остальным. Но Рустаму нарушение режима – после отбоя не ходить и не шуметь – не страшно. Он здесь не по своей воле и уже давно пошёл в отказ.
– Покурим? – продолжает Рустам Зиянгиров. Владимир кивает и заходит в курилку.
– Покурим? Покурим? Оставишь? – сразу бурлит гвалт народа в курилке.
– Оставляю, – сухо ответил Владимир Павлович – мужчина 53-х лет, уже полуседой, здесь он оказался по своей воле, недавно опять приступ был.
Что ни говори, а сигареты в психушке – самое главное. Это и основная деятельность курящих – поиск курева и собственно само курение, в перерывах которого происходит наиболее откровенное общение – и единственная валюта (чай запрещён), и единственная радость, не считая еды и антидепрессантов. Больше половины пациентов зависимы даже не от никотина, а от самого процесса.
Для Рустама же важнее всего было именно общение в курилке, где постоянно много людей. И когда очередная рука без спроса начала тянуться к наполовину истлевшей сигарете он, как бы невзначай, спросил – Вов, бить нельзя?
– Нет, – как всегда коротко ответил Владимир Павлович.
– А если напросились?
– Никого нельзя. Ты за это что ль здесь? – впервые за три дня проявил интерес Владимир Павлович, до этого находившийся в апатии.
– Менту руку сломал. Да он, он меня спровоцировал – за ухо меня взял и к врачу повёл – я ему мальчик что ли?
– Ну, он же тебе ухо не сломал, а ты ему руку сломал. Получается, ты агрессор.
– Да ещё, понимаешь, весеннее обострение и…
– Не мы такие, жизнь такая? – усмехнулся Владимир.
– Люди такие, – грустно ответил Рустам и взял полсигареты, выдернул фильтр и молча и молча докурил, не обращая внимания на мольбы остальных о паре тяжек.
Немного посидели ещё молча, и вышли в коридор.
– Вот ты говоришь люди такие, мол, жестокие и плохие, а кто их такими сделал?
– Жизнь, воспитание…
– Общество! – уже явно возбудился Палыч. – Нормы морали устанавливаются не государством, а обществом, разбитым на субкультуры и страты – арестанты, рабочие, элита, бездельники, мужчины, женщины и так далее. И в каждой отдельной группе людей, будь то семья, рота, город, вот наше отделение, к примеру, будут намешаны эти субкультуры, диктующие что хорошо, а что плохо.