Моим Деду, Мариям и всем сотрудникам
Советской милиции, которые мне помогли,
научили работать и, главное – жить по совести.
Всё бывает, как бывает, а не так, как хочешь, чтобы было. Поэтому надо уметь радоваться тому, что есть,
а не печалиться о том, чего нет.
В. Токарева
По стёклам монотонно стучал дождь, непрекращающийся уже несколько часов. Всё за окном было грязным и промокшим: старая детская площадка с разваливающимися столом и скамейками, когда–то жёлтой насыпью песка вместо песочницы, беспомощно осевшей от этого дождя; то там, то тут лежащие кучки опавшей осенью листвы на неприкрытой земле; серые мрачные столбы с уличными фонарями и провисающими от воды проводами. Даже спешащие под непрекращающимися струями прохожие выглядели как-то серо. Казалось, что огромные капли плачущего неба падали, сталкивались друг с другом в воздухе, разлетаясь на тысячу мелких осколков, от чего сырость проникала в квартиру через стёкла, а точнее через рассохшиеся рамы. Хотя, возможно, что и проникала, так как рамы на окнах были совсем старые и даже плохо прокрашенные, а точнее с облупившейся краской. А зачем красить–то, ведь давно пора их поменять на пластиковые стеклопакеты, как это сделали многие другие. Щели были проклеены специальными узкими, непонятно из чего сделанными полосками, предназначавшимися для утепления таких вот пространств. Прямо перед подъездом в яме разлилась бездонная лужа, по которой беспорядочно расходились дождевые круги, а машины, проезжая через неё, застревая колёсами и, выбираясь, поднимали брызги, падающие тяжёлыми грязными волнами на их же и без того несвежие капоты. Сколько раз пытались выровнять асфальт, но всё безрезультатно – яма была непоколебима. В такие дни казалось, что дождь никогда не кончится, так будет всегда, а жизнь, как говорится, прошла мимо, словно случайный прохожий в потрёпанном старом полинялом плаще, полы которого раздувает порывистый холодный ветер. И никто о нём никогда не вспомнит, словно и не было его, даже лица в памяти ни у кого не останется. В общем, погода стояла под стать настроению и, как у незабвенного Антона Павловича, располагала к угнетающим мыслям и унылому пьянству.
На унылое пьянство, пожалуй, не потянуть, поскольку после пятидесяти граммов этого самого пьянства Лариска начинала клевать носом, а не приставать, как положено к мужикам, а вот с настроением в настоящее время было сложнее, в связи с чем угнетающие мысли прямо вот так и могли возникнуть, прочно обосноваться и надолго засесть в голове. А вот этого не очень-то и хотелось.