Приветствую Вас, дорогой друг. Начну с того, что никого ничему не хочу научить: хочу просто поделиться тем, что на протяжении жизни открывалось мне. И, конечно же, благодарю за то, что обратили внимание на эту работу. Надеюсь, она не станет моим скучным монологом. Полагаю, наше общение станет виртуальной беседой, диалогом, где Вы в процессе чтения сможете соглашаться или спорить со мной. Где Вы где-то скажете: «Точно! Как я и предполагал». А в другом месте поначалу, может быть, даже и возразите. Подумаете: «Не может быть!» Но очень надеюсь, что только поначалу.
Вероятно, Вы уже почувствовали, что вслед за столь претенциозно прозвучавшей темой в названии книги, в начале текста стала сквозить некая несерьезность. По этому поводу память вытащила из бессознательной сути воспоминание о давно прочитанном, – а потому не помню уже где, – факте из жизни Нильса Бора, который, как известно, стоял у истоков создания американской ядерной программы. Однажды, отвечая на замечание корреспондента о шутливом тоне, с которым он отозвался о собственных исследованиях, Нильс Бор изрек, казалось бы, на первый взгляд странную фразу (не дословно): суть этих исследований настолько серьезна, что о них нельзя говорить иначе, как в шутку.
А если посмотреть на проблему с другой колокольни? Разве мало в истории науки было «серьезных научных» открытий, которые в скором времени оказывались очередными мыльными пузырями? Да сколь угодно, даже без оглядки на времена оно: стоит хотя бы вспомнить советскую биологическую науку с середины тридцатых до середины шестидесятых годов двадцатого столетия, характеризовавшую классическую генетику («вейсманизм-морганизм» по их выражению) как «реакционную буржуазную лженауку».
Да что говорить? Думаю, не меньше четверти нынешних ученых произвела свои кандидатские и докторские диссертации по абсолютно ничтожным темам только для того, чтобы пополнить армию чиновников от науки. И наоборот: темы, которые были заявлены вскользь, случайно «выплывавшие» из шуточных предположений или те – с замахом на супер амбиции, над которыми потешался обыватель, оказывались не только жизнеспособными, но становились обыденностью, повседневностью. Как там – у Роберта Рождественского? «Мужичонка-лиходей, рожа варежкой, дня двадцатого апреля, года давнего» взял, да и возомнил, что смастерит «два великих крыла».
