Поздно вечером в доходном доме недалеко от Владимирской в небольшой квартире на третьем этаже мотылёк порхал в круге света. Он подлетал к огню так близко, что его мохнатые крылышки становились прозрачными.
На диване, поджав ноги и завернувшись в шаль, сидела хорошенькая девочка с тёмными волосами. Она следила за мотыльком, играла бахромой шали и слушала сказку, которую ей читала мама.
– И вот у королевы родилась точь… Мошете себе представить, какой праздник устроили по случаю её рождения, какое множество гостей пригласили во творец, какие подарки приготовили!
От мамы пахло лавровишневыми каплями, на ногте у неё было синее пятнышко – недели две назад она ударила по пальцу, отбивая мясо на кухне. Мама не отличалась ловкостью, а кухарки в доме не было.
Анечка поглядывала на мамин широкий лоб с длинной тонкой морщиной, на её губы, которые то смыкались, то размыкались, то стягивались в кружочек. Вроде мама двигала губами так же, как Аня, папа и все остальные люди, а звуки получались другие. Вот странно… Из-за этого мама казалась беспомощной, словно она была не взрослой женщиной, а Аниной младшей сестрёнкой.
– … И фошла старая фея. Старуха наклонилась над кроваткой младенца и, тряся головой, сказала, что принцесса уколет себе руку веретеном и от этого умрёт…
– Мамочка, а что такое веретено?
– Это такой палочка, шпиндль, чтопы телать… ган… нитки.
– Почему ты по-русски смешно говоришь?
– Потому что я немка.
– Почему ты немка?
Аня не первый раз задавала эти вопросы. Мама всегда отвечала одно и то же.
– Потому что мой фатер… Потому что мои родители немцы.
– А где они живут?
– В России. Вся деревня немцы. Главный там форштегер. Церковь там кирха… Твой гросфатер там кузнец – «шмит» по-немецки.
С улицы донеслись лошадиный цокот, грохот колес и грубый окрик извозчика, остановившего пролётку:
– Тпру!
Анечка быстро вскочила с дивана, бросилась к окну, чтобы посмотреть, кто подъехал к их дому. Это был не тот, кого она ждала. Разочарованно скривив губы, девочка вернулась в свой уголок на диване, снова закуталась в шаль.
