– Как глупо устроен мир, как нерационально, – бормотала старая женщина, сидящая в инвалидном кресле на набережной Динара, одного из, пожалуй, самых претенциозных курортных городков Бретани. Было время отлива, и её взору на сотни метров вперёд представлялся лишь голый пляж, обрамлённый угрюмыми скалистыми выступами. Вдалеке голубые воды Ла-Манша смыкались с линией горизонта, подспудно набираясь сил, чтобы к вечеру, во время прилива вернуться на свои позиции и остаться там до утра. Прилив – отлив, затем вновь прилив и отлив. Ничто не менялось в этих краях с тех пор, как мадам Дюпон волей случая здесь осела. Если перевести взгляд направо и пристально вглядеться вдаль, можно было увидеть башни и шпили старой части Сен-Мало, окружённые крепостной стеной. Где-то там, пройдя через шлюзы, швартовались пассажирские паромы и круизные лайнеры, привозившие шумных туристов. Те спешили полюбоваться на волноломы, прогуляться по песчаному пляжу и затем устремлялись в "старый город", чтобы там в местной таверне выпить кофе с кальвадосом или полакомиться самыми вкусными в мире устрицами, уже от вида которых, аппетитно разложенных на серебряном блюде с нарубленным льдом, текли слюнки. Когда-то старая дама была одной из того, свободного и успешного мира, теперь же она довольствовалась своим окружением и тем, что позволяло её стареющее и дряхлеющее тело.
Со стороны мадам Дюпон походила на гусеницу. Укутанная со всех сторон пледом, она была словно в коконе, а её голова с натянутой до бровей толстой вязанной шапкой только усиливала это впечатление. Слишком чувствительные к свету глаза мадам были закрыты солнцезащитными очками высокой плотности, которые превращали солнечный день в сумерки. Это мешало ей в полной мере любоваться суровыми красотами здешних мест, но, с другой стороны, погружало в воспоминания, многие из которых были для неё всё ещё дороги. С тягостными, причиняющими боль картинами прошлого, иногда против воли встающими у неё перед глазами, мадам Дюпон уже научилась бороться. На это ушли долгие годы и было потрачено много сил самых лучших психотерапевтов Европы, но зато она почти избавилась от так мучивших её тревог и страхов и затяжной депрессии, порой граничащей с мыслями о самоубийстве.
Невдалеке с книгой в руках прохаживалась её сиделка, мадемуазель Валери. Время от времени она отрывалась от чтения и подходила к госпоже, чтобы поправить плед или предложить глоток воды.
