Рассказывая правду про меня… Истинная красота души – это когда человек любит себя и в себе любит все человечество, но тяжко болен тот, кто во всем человечестве любит лишь себя. * * * Несущему любовь – нести любовь, Гореть высоким, духом не сгорая, Перемешать с адреналином кровь И не сорваться – подошедшим к краю. Гадалка Того, что не запомнилось, – не жалко. Блестящими монетами звеня, Гадала мне лукавая гадалка, Рассказывая правду про меня. И взгляд ее с моим смешался снова – Встревоженный уже какой-то взгляд. Что видишь ты в моих глазах такого, О чем гадалки нам не говорят? Качая головой, она вздыхала И гладила ладонь мою опять, Но этого уже казалось мало, Чтоб смыслу ускользающему внять. Откроют карты, может быть, немного: Болезнь, пустые хлопоты, печаль… И выпадает дальняя дорога, Надежды устремляющая в даль. Очаг, дела, заботы, выплеск страсти, Где зло, досада, ревность, алкоголь. И перед дамою пиковой масти Червовый оступается король. Грядущее туманно и непрочно, И так же зыбко откровенье карт. И на ладонь судьба легла не точно, Чтоб дать ответ, к чему проделать старт. Кого-то привлечет успех и слава, А завтра дрогнет, нерв едва затронь. Вся наша жизнь – бугристая канава, Неровно расчертившая ладонь. Реквием Я чем-то прогневил тебя, Господь? И бьюсь, охвачен паникой слепою. Позволь мне эту слабость побороть И, как с отцом, поговорить с тобою. Где оступился, где сломался я, Что мою волю разметало взрывом? И почему бездумно мчусь к обрыву В потоке отрицанья и вранья? Мне жизнь мала и смерть уже мала: И тут – предел, и там – границы рая… Но, брошен в Преисподнюю, сгораю На полпути к бессмертию дотла. Необъясним себе и чужд другим, С надломом духа, иссушившим тело, Пишу людскому беспределу гимн И для себя не признаю предела. И балансируя на грани зла, Я подхожу стремительно к барьеру, Где сторонюсь людей, несущих веру, И содрогаюсь, глядя в зеркала…
Крест Пропитан сыростью могильной, Наперекор косым ветрам, Трухлявый, жалкий, но всесильный Крест на холме стоит, как Храм. Над ним иначе солнце светит, И молнии не целят в склон… Он к нам пришел из лихолетий И незапамятных времен. Взирает горько, одиноко Часы ли, годы ли, века. Как часовой, как Божье око, На мир он смотрит свысока. Извечной немотой страдая, Один, из глубины веков, Он миру руки простирает И каждого обнять готов… Одна лишь узкая дорога Ведет через леса к холму. И только путник одиноко, Пройдя, поклонится ему. И, осенив себя знаменьем, На миг замрет, едва дыша. Быть может, в это же мгновенье Откликнется его душа. И мне когда-то выпал случай Скитаться в тех глухих местах, Карабкаться на эту кручу За божьей милостью креста… Чтоб оценил мои деянья, И я стоял в минуту ту, Не в силах удержать рыданья, Как победивший слепоту. Я молча обнял крест руками. И вздрогнул телом… Как роса Ложится на остывший камень, Скатилась робкая слеза. Наперекор судьбе и веку, Я убегал из этих мест: Не по богам, по человеку Мироточил в тот вечер крест. Рассказывая сыну про войну… Рассказывая сыну про войну, Которой, к счастью, не увидел тоже, Я тяжелей обычного вздохну, Избавив голос от ненужной дрожи, Еще сильней сожму его ладонь, Чтоб ощутил волнение со мною, И помолчим так, глядя на огонь, Добытый здесь немыслимой ценою. Увы, не боги высекли его И обелиск здесь возвели не боги, И призван он венчать не торжество, А реквием неслышно петь для многих. Полощется в промозглой тишине, То вдруг остервенело заклокочет, Как будто рассказать о чем-то хочет Дыханием своим горячим мне. И выпущен мой разум тетивой К раскинутым полям, лесам богатым, Окутанным салатовой листвой И оживленным щебетом пернатым. Чтоб отразиться множеством зеркал Бесчисленных озер, глубин и мелей И жизнь питать, как гордая река, Скользя среди песков и сапропелей. И вновь вернуться пламенем огня Из голубых высот, свобод орлиных И, что всего важнее для меня, – Наследием отдать все это сыну. Два времени, не тронутых войной, Не ощутивших вкус военной пыли: Сегодня сын сюда пришел со мной, Как мы с отцом когда-то приходили.
