Бесконечная земля

Рядовой Перси проснулся на лесной опушке от пения птиц. Он уже давно не слышал птиц – об этом позаботились пушки. Некоторое время он просто радовался тому, что вокруг благословенная тишина.

Впрочем, он слегка беспокоился, пускай и отстраненно, отчего лежит в сырой, хоть и благоуханной, траве, а не в своем спальнике. Ах да, благоуханная трава. Там, где он был до тех пор, благоухания явно недоставало. Кордит, масло, горящая плоть, вонь немытых тел – вот к чему он привык.

Рядовой Перси подумал: может быть, он умер? В конце концов, бомбили жутко.

Что ж, если он умер, значит, это место вполне сойдет за рай, по сравнению с миром, полным адского шума, воплей и грязи. А если он жив, то сержант скоро поднимет его пинком, критически осмотрит с головы до ног и погонит по лужам за чаем и пирожком. Но сержанта здесь не было, и никто не шумел, не считая птиц в кронах деревьев.

«Деревьев?..» – подумал рядовой Перси, когда по небу разлился рассвет.

Когда он вообще в последний раз видел дерево, которое хотя бы отдаленно напоминало таковое? Дерево, не растерявшее листву, не разбитое в щепки снарядом. А здесь рос целый лес.

Рядовой Перси был практичный и рассудительный молодой человек, а потому решил не беспокоиться о деревьях, которые ему, должно быть, снились: деревья никогда не пытались его убить. Он снова лег и, видимо, задремал. Когда он открыл глаза, стоял ясный день и рядовому Перси очень хотелось пить.

День… Но где? Наверное, во Франции. Конечно, во Франции. Снаряд, который оглушил Перси, не мог отбросить его слишком далеко; он, разумеется, по-прежнему находился во Франции, но почему-то в лесу, которого раньше не было. И без традиционной французской музыки, то есть без грохота орудий и человеческих воплей.

Произошло нечто весьма загадочное. И вдобавок Перси умирал от жажды.

Поэтому он, как говорится, сунул заботы в заплечный мешок, в божественной тишине, нарушаемой лишь пением птиц, и подумал, что в песенке есть доля истины. Что толку беспокоиться? Случившееся и впрямь не стоило волнений, особенно для человека, у которого на глазах люди испарялись, словно роса поутру.