Она стояла на мокром деревянном пирсе, врезающемся в темно-синее море. Ночь умирала, уступая новому дню. Вместе с ночью умирали по крупицам ее давно разбитые чувства, остатки всего искреннего и простого, что было когда-то в душе. Смотря в даль, она предавалась мыслям о прошлом, погружаясь в него, будто в соленые воды. Она любила смотреть на горизонт. Могла часами стоять на пирсе и думать о понятном только ей одной. Море зализывало ее раны, увлекало своей загадочностью и великолепием.
Воздух на рассвете всегда особенно прозрачен. Над ровной гладью постепенно рассеивалась сероватая дымка, уносящая с собой остатки былой тяжелой ночи. Зарождалась заря. Вот вспыхнула желто-красная полоса, озарившая мягким светом бескрайнее море, высокие горы, дома и равнины. Женский стройный стан виднелся издали с безлюдного берега. В лучах ласкового утреннего солнца длинные волнистые локоны зарделись медными красками, покрывая хрупкие загорелые плечи. Нежное длинное платье развевалось на теплом ветру, подчеркивая все достоинства безупречной фигуры. В ярко-зеленых колдовских глазах затаилось желание перемен и ожидание благосклонности судьбы. А по точеному лицу беззвучно катились редкие, кристально чистые, неподдельные слезы. Ее жених изменял ей в данный момент со своей постоянной любовницей Маргарет в специально снятых для той трехэтажных апартаментах на берегу моря.
Спускаясь к пирсу, я еще издали заприметил ее.
– Берта, привет! – радостно поприветствовал с берега.
Она обернулась и на несколько мгновений остановила на мне свой взгляд.
– Почему ты одна здесь так рано? Где Тим? – поинтересовался я, приближаясь.
– Доброе утро! Мне не спалось, вот и вышла прогуляться. В последнее время я не очень хорошо сплю по ночам и часто гуляю здесь одна, – немного смутившись, ответила Берта, пытаясь спрятать свои глаза. – Я пойду, мне действительно пора. Рада была повидаться, Майкл, – скомканно произнесла она и быстрым шагом отправилась прочь.
Удивительная девушка! Она поражала меня тем, что сочетала в себе все несочетаемые качества, которые только могут уместиться в одном человеке: неповторимые черты женственности, глубокой, не по годам, мудрости и повадки ребячества, как будто она совсем еще девочка. Она умела расстраиваться так, как будто ей пять лет, умела обидеться так, что ей хотелось все моментально простить. Однако в ее глазах уже виднелись отблески страданий. Глаза яркие, но в то же время мутновато-зеленые. И они не могут скрыть, что ей бывало действительно тяжело и довелось пережить что-то нехорошее. Когда я смотрел на нее, мне иногда казалось, что передо мной умудренная опытом женщина, которая знает ответы на все вопросы, знает, как ей жить и что делать, как и с кем беседовать и о чем. Об этом говорили все ее изысканные манеры и необычайная простота. Это дьявольски странно и непонятно. Похоже на игру, на выставление какого-то образа, за которым довольно трудно увидеть истинную, подлинную сущность этой молодой женщины. «Она была бы одной из талантливейших актрис, – думал я. – Просто ничто другое ей не подходит».
