В то время я верил в своё поэтическое предназначение. И даже, в немалой степени, в то, что поэзия – проявление божественного откровения. Я ощущал себя эдаким беспечным странником, который тенью проходит мимо людских страстей. Это было классное время! Я действительно верил в то, о чём писал. Справедливости ради надо сказать, что от того, прежнего Я – практически ничего не осталось. Изменилось и моё отношение к поэзии, и к богу, и к жизни в целом. Это ни хорошо, и ни плохо. Но, составляя этот сборник, я вновь пережил то время. Вы только представьте: я ведь не просто перечитывал старые стихи, но я ведь вспоминал при каких обстоятельствах, в каких местах и при какой погоде они были написаны. Друзья! Вспоминайте прошлое не как положительный или отрицательный опыт, но с благодарностью за каждое прожитое мгновение!
Не помню день, когда я выпал из гнезда,
оставив там лишь дух моих немых присутствий.
Я шёл вприпрыжку, наподобие дрозда,
и зёрна истины искал в гнилом искусстве.
Я нелюдим, мне так далёк богемный зов.
Я слышу эхо кулуарных заседаний,
и звонкий щебет вновь родившихся птенцов,
ловящих жёлтым клювом крохи от изданий,
что приютили их цветные голоса
среди кроссвордов, желтизны и прочей дряни.
Поэту ближе та, лесная полоса,
чем эта, чёрная, с политикой на грани.
Уж если душу по дешёвке продавать,
то лучше дьяволу, чем этим борзописцам.
Газеты – это слишком быстрые дрова,
вот книги – да, то с плотью, с жилами страницы, —
такой костёр зажарить можно, что в аду
все позавидуют! А мы же – хороводом
пойдём вокруг в шаманском трансе и бреду,
держась за крылья, словно ангелы свободы.
А может – просто я завидую всем тем
крылатым судьбам, окольцованным печатью?
Нашедшим тело для своих бесплотных тем,
что в магазинный ряд протиснулись плечами?
Да, это зависть. Стрёмный щебет по кустам.
Тоска безвестных слов, промокших, бесприютных.
И вспомнил я – ведь я не выпал из гнезда,
я улетел, забыв дом под крылом уютным.
