Никто теперь толком не знает, с чего пошло это прозвище, Жёваный крот. Говорили, что перешло оно ему по наследству, что и батю точно всю жизнь звали Кротом, кто-то утверждал, что вроде как именовался тот уже и Жёваным; другие не особо уверенно рассказывали, что сам он в детстве боронил огород снятой со свекловичного культиватора одной «танкеткой» и ненароком закатал этими шипастыми звёздочками бедного кротика. Ну, и конечно, нельзя было не отметить просто внешнего сходства – что и сам он, Валерка, с детства был щупленький, как будто подслеповатый.
Кажется, никому, даже и мне, не приходили в голову филологические штудии, что сочный, энергичный оборот прозвища – не что иное, как заменитель чего-то куда более матерного. Или само собой это разумелось, но как бы неосознанно, не знаю. Прозвища в селе – как прозвища индейцев: подмечают свойства, передаются по наследству. Только у них серьёзные, романтические, а у нас всё с подколками, кругом сатира.
В историях всех этих деревенских, в сельском народном сознании, если вглядеться, наверно, и на нашей памяти, как почти и встарь, не готовые шаблоны царствуют, а чудится чуть ли не в любом рассказе нечто легендарное, почти эпическое, и мифы эти по-прежнему живут – о них-то мы речь и поведём.
Герои, их истории и легенды – то, что я и сам видел, ведь в деревне с пелёнок все всех знают как облупленных, как плетень всё сплетено, ничья история не пройдёт мимо, а про тех, кто гораздо старше, всю подноготную до третьего колена мне по детскому краеведческо-психологическому следопытству пересказывала бабушка. А тут по возрасту он меня, выходит, старше лет на пятнадцать, и не только не ел я с ним, как с одногодками, валетики из сигаретных пачек, засохшую зубную пасту «Мятную» с навоза-помойки или четырехлепестковые цветочки сирени, но даже никогда, как с теми, кто старше-младше лет на десять, не играл с ним в ножички, лапту и вышибалы. Хотя и я ещё помню, как играли по весне, только снег сойдёт, и стар и млад: забредёт вдруг какой-нибудь дядя и, отодрав штакетину, как залудит ей единственный на всю деревню мячик – за тридевять земель…
Но вот нынешний Валерий Палыч, солидный вдруг и всеми уважаемый, был всегда маленький, неказистый, подвигов никаких, а зауважали его резко лишь после прихода «с армии».
