Ненасытно и равнодушно, как прачка солёную треску за ужином, город заглатывала мутная желеобразная прорва. Только на Rue Eustache de Saint Pierre за час в ней канули дюжина юбок, не меньше – собачьих хвостов, шпага унтер-офицера морской пехоты, три выкуренных до половины испанских сигары и даже Notre-Dame de Calais. Четыре придела храма растворились в мареве, как сахар в гроге, чей аромат здесь источали все – от кормилиц до гробовщиков.
На улицах Кале разве что незрячие чувствовали себя комфортно. Атмосфера неопределённости придаёт уверенности дебютантам: безусые гарсоны то и дело судачили, что июль 1821 года щедр на туманы, как никогда со времён взятия Бастилии. Хотя откуда им было это знать…
Мешай туман лишь горожанам, было бы ещё полбеды. Так нет, он словно огромный сторожевой пёс разлёгся на выходе из французского порта и перекрыл кораблям путь. О том, чтобы в ближайшее время преодолеть каких-то двадцать миль пролива Па-де-Кале и оказаться в английском Дувре, не могло быть и речи.
Об этом уведомили в администрации порта, о том же судачили и голоса в тумане. Если молва вторит официальным сведениям, это явный признак истинного состояния дел: одни не преувеличивают, другие не занижают.
Путешественникам в западне оставалось лишь хмелеть от вина, щекотать нервы за картами или изучать достопримечательности наощупь. Отец с сыном оказались лишены даже выбора.
Их обычно принимали за деда и внука: мужчина – с седоватыми баками и лицом с резкими чертами, как у профилей монархов, отчеканенных на монетах стран восточнее Альп; мальчик же скорее унаследовал черты матери – тонкие и изящные, такие придают художники ликам юных греческих богов, ещё не развращённых нравами Олимпа.
Экскурсия чужестранцев ожидаемо не задалась: пришлось довольствоваться знакомством с алтарём Кафедрального собора Богоматери. Как рассказал церковный привратник, главную часть храма создали ещё во времена Людовика XIII из каррарского мрамора, специально доставленного из Генуи. Когда мальчик положил руку на алтарь, то тут же отдёрнул её. Ему показалось, что он дотронулся до большого холодного, сваренного вкрутую яйца. Такими приходилось часто закусывать в дороге. Он уже дал себе слово, что, когда вырастет, в его доме будет табу на эту еду.
Вечером в порту их ждала всё та же песня от дежурного офицера, что и днём: