…сидел, положив руки на раскаленные рукоятки пулемета и вспоминал командира полка, трясущимися губами выкрикивающего сорванным голосом слова императорского указа. Белая рубашка полковника потемнела от пота, влажные круги безобразно расползались из подмышек, капли пота падали с прыгающего от ужаса подбородка.
Иссушающий ветер песком резал щеки, заставлял щуриться, хотелось прикрыть лицо ладонью, но нельзя приходится стоять по стойке смирно и смотреть, как оседает в центре плаца командир, ветер выдирает размокшие от пота страницы указа императора Джассы Четвертого «О помощи желающим добровольно покинуть пределы Империи» и несет по серым бетонным плитам, листки кувыркаются, застревают в ветках иссохшего кустарника. Кустам положено быть зелеными, ухоженными, уставным образом подстриженными, но они стоят сухие, изломанные, страшные в своей неправильности и неупорядоченности.
Светает, густой, стекающий с неба белый зной становится невыносимым.
Страшно, очень страшно. Хочется взвыть или забиться в угол казармы и плакать, но расчеты уже бегут к грузовикам с установленными в кузовах пулеметами.
Слава лучшего пулеметчика обязывает, руки сами знают, что делать. Второй номер подает ленту.
Аккуратно вставить, опустить рычаг, отвести и отпустить затвор – крупнокалиберный «Дракон 315» сыто клацает. Не перегреется? Нет, не должен, на действия в пустыне рассчитан, в Золотых Барханах – и то не подвел. Вот только не было такой жары в Золотых Барханах. И заряжающий – плотно сбитый говорливый А-Фард, во время той заварушки весело матерился да успевал прикрывать автоматным огнем, если мятежники с флангов лезли. А сейчас сидит, тупо уставившись в пол, на щеках светлые дорожки слез. Очень короткие дорожки, влага высыхает, не успев добраться до подбородка.
Грузовик въезжает на круглую площадь, останавливается возле магазинчика, торгующего овощами. Нет, не торгующего, торговавшего. Второй грузовик с пулеметным расчетом встает неподалеку от трактирчика, ветер треплет вылинявший навес, истончившийся, высохший. Выжигающий любые цвета до состояния прозрачной белизны жар льется с неба. А-Фард шепчет: «За что, за что, Великий?» и начинает тоненько подвывать.
Приходится пнуть его сапогом.
А-Фард замолкает, валится на бок, свернувшись калачиком, пытается заползти за цинки с патронами. Сегодня ими заставлен почти весь кузов – экономить никому в голову не приходит.
