Высочайшим указом Его Императорского Величества Арминогорна VI,
поддержанным Его Святейшим Патриархом Ларионом Фатийским и всей
Светлейшей церковью государства Акрии третьего травеня восемьсот
пятидесятого года от Исхода Первородных, повелеваю:
1. Признать магов Крови, именуемых Светлейшей церковью
Экстравазатами, а в народе прозванными Рудыми, вне
закона.
2. Утвердить наказание для магов Крови не иначе как
смертной казнью, а сверх того допустить применение наказаний
телесных и духовных для выявления тяжести их преступлений
и проступков.
3. Всех пособников и сочувствующих выявить, клеймить,
и учинить наказания телесные или духовные, сопоставимые
с тяжестью их преступлений и проступков, либо
заменить сии карательные меры каторжными работами в рудниках
на благо государства Акрии.
4. Имущество, движимое и недвижимое, а также
привилегии, чины и дворянские титулы магов Крови,
их пособников и сочувствующих изъять в пользование
короны Его Императорского Величества Арминогорна VI.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества
рукою подписано.
Арминогорн VI
Говорят, нет ничего хуже, чем ждать
и догонять. Думаю, те, кто догнал меня, с этим
согласятся — побегать им пришлось изрядно: два года
как-никак. Как меня отходили ногами, когда все же догнали.
У-у-у...
Я слабо пошевелился, удобнее
устраиваясь на земле, вздыбленной корнями старого дуба,
у которого меня связали и бросили. И тело застонало,
заломило, отвечая, что, да — отделали меня знатно.
От души. Удивительно, как не забили насмерть. Верно,
спасла назначенная за мою голову награда. За мертвеца
не дадут и медяка, зато за живого, пусть
и изрядно побитого — отвалят прилично золота.
Внутри что-то булькало, грудина при
каждом движении отдавалась острой колющей болью, потроха ныли,
в пояснице тоже кололо, намекая что до ветру ходить
придётся кровавой мочой. Периодически я отхаркивал кровавые сгустки и заходился глухим
кашлем. Грудину в такие моменты простреливало особенно остро,
перед глазами вспыхивали яркие круги и брызгали слезы.
Наверное, ребра сломаны. Но, что уж теперь...
Теперь остается только ждать.
Недолго: часов шесть или семь. А потом меня вздёрнут.
По крайней мере, я на это надеюсь. В Липе
каждый вечер кого-нибудь казнят.
В застенок не хочу.
Не то, что боли боюсь. Боюсь, кто ж не боится?
Не хочу видеть гадкие рожы тюремщиков и дознавателей.
Не хочу корчиться и унижаться на их глазах.
