Новогодняя пора – особенная, ну или нам просто очень хочется, чтобы она такой оказалась. Мы ждем ярких событий, незабываемых встреч, желанных подарков от родных или, на худой конец, от самой судьбы. И да, что ни говори, каждый ждет чуда: большого или маленького, обыкновенного или фантастического, локального или крупномасштабного. Именно о таком чуде, которое случилось однажды в Питере 31 декабря, вы узнаете из этой странной истории.
При первом же взгляде на Холодцова Георгия Палыча становилось очевидным: тот самый случай, который называют «говорящая фамилия». Рыхлый, весь какой-то лоснящийся, этот субъект уже с самого порога начал распространять вокруг себя стойкий свиной дух. Причем явно не первой свежести. Но кого это волнует в новогоднюю ночь?
Холодцов издавна пользовался определенным уважением в широких кругах. Хотя бы потому, что с легкостью находил выход из самых неоднозначных, казалось бы, даже тупиковых ситуаций. Скользкий тип, в общем, что можно считать скорее достоинством, нежели недостатком. Это делало Георгия Палыча традиционно желанным гостем на новогодних раутах вопреки его отнюдь не аристократическому и даже не интеллигентному происхождению.
В этот раз Георгию Палычу посчастливилось быть приглашенным в нехоженое доселе место. Сказать, что ему это импонировало, значит, ничего не сказать. Холодцов был так рад, так рад, что вся его телесная рыхлость от важности и гордости телепалась вдвое интенсивней обычного. Шутка ли, оказаться на закрытом вечере, да не где-нибудь, а в самом Питере!
Но почивать на лаврах исключительности Холодцову довелось недолго. Уже спустя час на новогоднюю сходку (теперь иным словом Георгий Палыч даже в мыслях не желал именовать мероприятие, на котором еще недавно ощущал себя почетным, если не главным гостем) заявился давний недруг.
Холодцова и Оливье де Пари связывала классовая ненависть. Многолетняя, непроходимая и, надо заметить, взаимная. Георгий Палыч придерживался сугубо консервативных взглядов на торжественный дресс-код и крайне нехотя примерял новые одеяния. В то время как пронырливый французишка позволял себе появляться на званых ужинах в чем придется. Он наряжался то по заветам парижских кутюрье, то в лучших традициях самых худших и некультурных районов культурной российской столицы, то еще как бог на душу положит.
