«Отец» нашей русской педагогики К. Ушинский называл воспитание искусством и храмом.
Ладно, храм – красивая метафора, но с тем, что воспитание – искусство, никак не поспоришь. Ну, и в каком оно состоянии, это искусство, в сравнении, скажем, с театром или кинематографом? Педотавры проводим на равных с кинотавром? Конкурса в педвузы 10 человек на одно место добились? Учителя, как возвещал Ильич, подняли «на недосягаемую высоту»?
Особенно грустно, что так было всегда, во все времена. Революционный демократ ХIХ века Н. Шелгунов очень переживал по этому поводу и был категоричен: «Воспитания у нас нет, и оно невозможно». Это «невозможно» читалось, как приговор.
Но тогда думали, что всему виной царизм, реакция. Однако спустя полвека, при самом прогрессивном строе, А. Макаренко написал: «Во всей нашей советской жизни нет более жалкого…состояния, чем в области воспитания».
Вообще-то, храмом воспитания полагается быть школе. Но учителя заняты преподаванием. Когда воспитывать? По какой методике? В соответствии с какой идеологией?
Учитель сегодня – всего лишь распространитель знаний по поручению государства. И так у нас было всегда. С этим мучился еще Ушинский.
Но воспитание может заключаться и в передаче ученику знаний. Если только это правильно делается. Если учитель глубоко знает свой предмет. Глубоко – неглубоко – это определяется просто. Если ученикам интересно объяснение – учитель мастер. Если нет – посредственный урокодатель. Но есть еще один показатель. Чем бездарнее учитель, тем алчнее он требует от учеников знаний своего предмета.
В этом и проявляется в учителе способность к воспитанию. В умении не превратить учение в мучение. Сколько детей выпорото отцами за двойки! Сколько двоечников оставлено на второй год или отчислено из школы! Сколько горя причинили и причиняют детям учителя!
Перечислим (в алфавитном порядке) только некоторых бывших двоечников, немало натерпевшихся от таких учителей и ставших выдающимися людьми. (Взято из Инета)
Оноре де Бальзак на уроках смотрел в окно, не обращал внимания на лекции учителей, на все вопросы отвечал невразумительно. Педагоги в наказание отправляли его в холодный чулан под лестницей, где он должен был подумать о своем поведении.
Людвиг ван Бетховен был совершенно не в ладах с математикой и письмом.