От криков и бабьего воя у него уже сводило челюсти, звенело в ушах. Желваки тугими узлами ходили по тщательно выбритым скулам, натягивая и без того бледную кожу. В голубых водянистых глазах, казалось, поселилась печаль. Ему ой как надоела эта война. Гораздо с большим удовольствием он сейчас бы стрелял в лесу родного поместья пестрых куропаток, а не босоногих крестьян.
Сжав губы в тонкую линию, Курт снял фуражку и утёр ладонью потный лоб. Хоть на дворе и праздновал бал глубокий студёный октябрь, от пылающих всюду изб было нечем дышать. Пот стекал по лицу, оставляя влажные дорожки на овеянной пеплом коже. Пока отряд стоял с оружием на изготовке, двое солдат торопливо закрывали тяжёлую амбарную дверь. А внутри бесновалась толпа. Выли женщины, кричали дети, ругались и материли захватчиков старики.
И вот, когда массивный засов с натужным лязгом готов уже был навсегда перечеркнуть сотни жизней. Из узкой щели вывалился малыш. Рука Курта дёрнулась, но сердце молодого офицера предательски ёкнуло.
– Не стрелять! – рявкнул он так вовремя замешкавшимся солдатам. – Подайте его мне…
Мальчонка двух годочков отроду с зарёванным грязным личиком был грубо вздёрнут под мышки. Курт поморщился от густого амбре (пацан, видно, обгадился) и пристально вгляделся в ребёнка. Малыш испуганно замер, выпятив нижнюю губу и готовый вот-вот разреветься. Нахмурив брови, офицер долго осматривал вражеское семя и что-то прикидывал в уме. А вокруг творилась адская вакханалия. Окружив пылающий амбар, солдаты безжалостно добивали штыками сумевших выбраться из огня людей и швыряли обратно в голодное жаркое чрево бездыханные, а то и ещё вздрагивающие тела.
Не обращая никакого внимание на творящийся ужас, Курт приоткрыл рот ребёнку, осмотрев редкие зубы, потрепал чумазую щёку и по-хозяйски взъерошил светловолосую макушку. В распахнутых голубых глазёнках мальчика отражалось неистовство пламени, окрашивая яркую радужку в оранжевые тона. Малыш всхлипнул. Забрав дитя у солдата, Курт поднял над головой тщедушное тельце и повернулся к своим.
– На штыки его? – услужливо обронил рядовой.
Курт окинул подчинённого досадливым взглядом и покачал головой:
– Узрите, перед вами будущий герой великого Вермахта! Нарекаю тебя Гансом, дитя. – и уже тише добавил: – Но чем не истинный ариец? Накормить, привести в порядок. Заберём мальчишку с собой.