Все было в точности как наяву: даже не верилось, что это уже происходило прежде, – и тем не менее эпизоды сменяли друг друга в соответствии с моими ожиданиями, а не сообразно некой неведомой логике событий. Таким образом шутит с нами память – во благо или во вред, к радости или печали, счастью или горю. Вот почему жизнь наша горько-сладкая, и все, что однажды свершилось, становится вечным.
Вновь легкий ялик, замедлив резвый бег по недвижной воде под мерные движения весел, скользнул в прохладную тень плакучей ивы, прочь от жгучего июльского солнца. Я стоял в плавно качавшейся лодке, а она тихо сидела, проворными пальцами отводя от себя упругие, вольно колыхавшиеся ветви. Вновь вода под сквозистым лиственным пологом отливала темным золотом, а травяной берег был изумрудным. Вновь сидели мы в прохладной тени, и мириады природных звуков снаружи и внутри нашего нерукотворного зеленого шатра сливались в дремотный гул, заставлявший забыть об огромном мире со всеми его тревожными горестями и еще более тревожными радостями. Вновь в этом блаженном уединении юная девушка, отбросив чинную сдержанность, привитую строгим воспитанием, откровенно и задумчиво поведала мне о своей новой, исполненной одиночества жизни. С затаенной грустью она рассказала, что все слуги в их большом доме держатся замкнуто, трепеща перед ее отцом и ею самой, что доверие там не в цене и сочувствие не в почете и что даже лицо отца кажется ей чужим и далеким, таким же далеким, как былые дни, проведенные в деревне. Вновь все мое зрелое благоразумие и весь мой жизненный опыт легли к ногам милой девушки, причем это вышло как бы само собой, поскольку мое сознательное «я» ничего не решало и лишь подчинялось властным приказам. И вновь бесконечно множились быстролетные мгновения, ибо в таинственном мире сновидений различные реальности сливаются и обновляются, изменяясь, но все же оставаясь прежними подобно душе композитора, вложенной в фугу. Так и память моя во сне все длила и длила пьянящий восторг.
Похоже, совершенного покоя не обрести нигде. Даже в Эдеме змей вздымает голову средь отягченных плодами ветвей Древа Познания. Тишину безмятежной ночи вдруг нарушают грохот лавины, зловещий гул внезапного наводнения, колокол паровоза, проносящегося через спящий американский городок, мерный шум пароходных колес в море… Что бы это ни было, это разрушает чары моего Эдема. Зеленый полог над нами, пронизанный алмазными иглами света, дрожит от непрестанного стука лопастей, и паровозный колокол, кажется, никогда не умолкнет…
