В первый день весны погасли все звезды. Даже в Москве, в этом мрачном городе без солнца и неба, где звезд не видно никогда, всем было понятно, что их больше нет. Это чувство похоже на то, когда умирает мать, которую давно не видел. Когда живешь где-нибудь в Сибири уже лет тридцать, а мать умерла в Калининграде. Понимаешь, что ничего в жизни особо не изменилось, но в то же время сама жизнь будто потеряла смысл. И теперь надо дожить ее до конца с комком в горле. Звезды погасли.
Васильев шел по улице и думал, что совсем неплоха эта новая мода держать дома мелких собак. По улицам носились мопсы и таксы, чихуа-хуа и померанские шпицы, йорки и джек-рассел-терьеры, китайские хохлатые и левретки, перегрызшие свои ошейники и вырвавшиеся на свободу. Они с остервенением бросались на людей. Прыгали и вгрызались в горло. Васильев видел пару немецких овчарок и одного алабая, но те бегали стороной, не нападали, будто удивляясь тому, что мелкие псины творили со своими жертвами. Кошки не отставали от собак и бросались в лица, отгрызали носы и выцарапывали глаза. Голуби, воробьи и вороны доедали трупы. В первый день весны погасли все звезды.
Люди не сопротивлялись. Казалось бы, много ли нужно сил, чтобы справиться с таксой или кошкой? Но люди покорно позволяли разорвать горло, они улыбались, когда кошки хрустели пальцами рук, а воробьи лакомились глазами. Васильев их всех понимал. Что еще осталось людям, лишенным мечты, лишенным чувств из-за того, что погасли все звезды? А голубям, воронам, воробьям, а левреткам, таксам и померанским шпицам? Мечта нужна всем, как и звезды над головой. Люди, и собаки, и птицы просто хотят хоть что-нибудь почувствовать, а там, где нет места мечте, есть место смерти. Смерть – последняя надежда для любого живого существа. Смерть – последнее яркое путешествие, последний страх, последняя улыбка.
Васильев никогда не мечтал. Васильев эту жизнь жил. Не требовал, не жаловался, не надеялся. И погасшие звезды – очередное событие, которому у него нет объяснения. Как не было объяснения всему тому, что происходило в жизни, пока звезды блестели.
Васильев шел по улице к дому медленно, опасаясь, что на голову свалится очередной выброшенный с балкона или из окна ребенок. Родители выкидывали младенцев и тех, что постарше. Кому было больше четырнадцати лет, выбрасывались из окон сами. Кто-то из детей не умирал от падения, и тут в дело вступали померанские шпицы. Васильеву было безразлично, он ничего не чувствовал и понимал, что во всем этом теперь есть смысл. Теперь, когда погасли все звезды.
