Снова он. Этот жуткий бритоголовый тип на сверкающей иномарке. Кого он высматривает у нашего разбитого барака? Долго его не было. Очень долго. И вот опять! Третью неделю дежурит. Какой-то ненормальный!
Почему я каждый раз на него натыкаюсь?
Он пугает буквально до дрожи. Вот и сейчас по спине озноб сползает, пока я стараюсь как можно скорее скрыться за хлипкой дверью подъезда.
Только бы следом не пошел! У нас убивать будут – никто не высунется, чтобы помочь.
Господи…
Так несусь по расшатанной деревянной лестнице, грохот на весь дом стоит. В квартиру влетаю, тяжело и шумно дыша. Прислонившись спиной к двери, прикрываю глаза и пытаюсь вернуть сердце к нормальному режиму работы.
– Барби, ты?
– Да!
Отлепившись от потертого, дерущего голые плечи дерматина, скидываю балетки.
– В зал проходи!
Куда еще я могу войти, двигаясь непосредственно из прихожей? Не в кухню же! Туалет, судя по положению выключателя, как всегда, дед оккупировал. После него туда еще пару часов не навернуться.
Зал – очень громкое название комнаты, которая в нашей двушке на самом деле проходная. В свою спаленку я могу попасть только через нее.
Раздвигая яркую затрапезную занавеску, ступаю вглубь квартиры и столбенею при виде гостя. Высокий широкоплечий мужчина в белоснежной рубашке неторопливо оборачивается на произведенный мной шум, и я, все еще пребывая в полной растерянности, поднимаю взгляд к его лицу.
Дальше все происходит как в чумной латиноамериканской теленовелле, которые так любила смотреть бабуля – обороты вселенной замедляются, воздух между нами трещит и, вибрируя, дает сбои всем остальным процессам.
– Ты же помнишь Андрея Николаевича?
Я помню Андрея. То, что он Николаевич, прошло мимо. И это неудивительно, ведь в нашем доме никто друг друга подобным образом не величает.
– Нет, – зачем-то вру я.
– Андрей? Рейнер? Семьдесят девятая квартира? Ну? – взывает к моей памяти мачеха.
Пожимаю плечами и заливаюсь горячим румянцем, когда на эти броски в сознании возникают картинки, как этот мужчина, тогда еще взрослый парень, спас меня, десятилетнюю, от собак, а пару лет спустя с такой же легкостью избавил от настырного внимания со стороны группы подростков.
Смотрю на него и начинаю дико нервничать.
Воспоминания о нем отчего-то крайне волнующие. Рейнер никогда со мной не разговаривал, но я очень часто ловила на себе его взгляды. Иной раз он мне подмигивал. А однажды, кто-то из его дружков, когда я поздно возвращалась со школьной репетиции, выкрикнул: «Не вздумай, Шима! Это девчонка Рейнера».
