В этом помещении стенные часы показывают не лондонское, а нью-йоркское время: лондонским не слишком интересуется Объединение американской печати.
Передо мной одно из самых могущественных учреждений в мире, быть может, даже самое могущественное. Трещит телефон – говорят, вероятно, из Нью-Йорка или из Чикаго? Барышня стучит на какой-то странной машине: ее сообщение через несколько минут будет подано двум тысячам редакторов двух тысяч американских газет. Эту рукопись сегодня вечером прочтет не менее пятидесяти миллионов людей. Радиоаппарата я не видел, но, конечно, здесь можно и по радиоаппарату слушать речь сенатора Бора или следить за матчем знаменитых боксеров.
Все эти чудеса создались на нашей памяти. За первые тридцать лет двадцатого века жизнь в бытовом и техническом отношении изменилась гораздо больше, чем за несколько тысячелетий предшествовавшей истории – скажем, от Соломона до Людовика XIV. Да еще мировая война, да еще русская революция, – кое-что видело наше удачливое поколение!
Заведующий отделением чрезвычайно любезен:
– Я сделаю все возможное, но обещать не могу ничего: весь Лондон хочет видеть Ганди. Если б вы оставались долго, это можно было бы устроить, но вы уезжаете…
Любезный американский журналист хорошо знаком с Ганди и пользуется его благосклонностью: ездил к нему в Индию в ту пору, когда Махатма еще не был так знаменит. Кроме того, весь мир очень ухаживает за американскими журналистами. Кроме того, индусы ухаживают за американскими журналистами особенно: их тактика отчасти заключается в том, чтобы жаловаться Соединенным Штатам на Англию.