Бусины

Галдят неугомонные соседи,

Гремят кастрюльки крышками на полке,

Рассыпана на буковом паркете

Пыль от обид, растёртых в кофемолке.

Нептун буянит водами Босфора,

Скандалит, нервно ноздри раздувает,

Пурпуровый кораблик из фарфора

Воробушком кормою оседает.

А в невод старый золотая рыбка

Попала, как по щучьему веленью,

Но сердце застучит, в надежде зыбкой

Отпустит рыбку, испросив прощенья.

А за окном кибитки и летучки

Проносятся под звон битья фужеров,

И тонет в газированной шипучке

Покоцанная лодка гондольера.

Опустошённый, как Константинополь,

Погибший, как когда-то Византия,

Трофеями он радовал Акрополь,

Сломав у Ники крылья золотые.

Светает сизой стайкой во дворах

От суетливой почты голубиной,

На розовых прозрачных лоскутах

Танцуют облака из лёгкой глины.

Разрозненные окон огоньки

Стремятся в общий хор своею прытью,

Ворчат в квартирах чайников свистки,

Наполненные важностью событья.

А в перекличке улицы Москвы

Гудят, стучат кленовым тлеграфом,

Волной бульварной, алчущей молвы

На гибкой шее южного жирафа.

Ферзём пошла трамвайная Москва,

Напившись лета соком терпких вишен,

И воробьёв взъерошенных братва

Нахально на карнизы села свыше.

Согнув хребет, век нынешний бежит

Донбасской сагой неусыпной боли,

И первым нежным крюком Параклит

Звучит в церквах под звоном колоколен.

Весна пришла жестока и студёна,

Пропахли порохом седые облака,

Февральская прокаркала ворона,

Что близится великая тоска.

В старинном парке мёрзлая асана,

Снег ноздреватый грязный под ногой,

Шотландские напевы Оссиана

Звенящей арфой бередят покой.

В чужой стране вчерашние мальчишки

Не спят, свой главный забивая гол,

По ним тоскуют брошенные книжки,

Вместо невест – в объятьях дымный ствол.

Он в крови своей горячей

На земле лежит донбасской,

Окропилась влагой красной

Перепрелая листва.

Видит он, почти незрячий,

Дом, разрушенный фугаской,

Навь кривится в злобной пляске,

Содрогается сова.

И запёкшиеся губы

Слабо шепчут слово: «Мама»,

Из корёженного хлама

Сквозь щербатое стекло,

Оголтело скаля зубы,

Вся в лохмотьях сучьей дамы

В крестовине битой рамы,

Смерть ощерит ремесло.

Гибель молодости страшна,

Вне закона, против правил,

Метку чёрную поставил

Пулей бешеный стрелок,

Исковерканная пашня

Кров навечно предоставит,

По весенней хляби справит