Шум инструментов не помогал заглушать мысли. Возможно, для того чтобы отвлечься, следовало помочь отцу и принять участие в починке телевизора, но сил не было. Они все были истрачены на подготовку к экзаменам. Выпускной класс, как-никак.
Сёма сидел в кресле мастерской и думал. Отец перед ним то и дело ругался на инструменты, телевизор, мать, самого Семёна, ещё на кого-то – точно понять было сложно.
На реальности невозможно было сосредоточиться. Каждый день Сёма впадал в тоску из-за пропавших воспоминаний. Из памяти словно вырвали огромный кусок, а после зловеще растоптали, уничтожив всякие надежды собрать всё воедино.
В такие моменты Сёма мог пропасть из жизни, взгляд становился стеклянным, направленным куда-то в пустоту. Это могло случиться где угодно: на уроке, во время похода в магазин, в неловкий момент молчания. Хотя, неловких моментов молчания для него в целом не существовало, у него всегда была возможность размышлять о вариациях своего прошлого.
Он не помнит себя до двенадцати лет. Совсем. Ничего. Жизнь началась с этого возраста.
Первое воспоминание – он очнулся на диване в светлом, ярко украшенном коридоре. Ему улыбалась миловидная женщина. Она сообщила, что за ним приехали родители, обращаясь к нему – «Семён», но он не чувствовал никакого причастия к этому имени. Словно оно принадлежало кому-то другому. И лица своего он тоже не помнил. И родителей. И всего остального.
На удивление спокойно, мальчик оглядел коридор и понял, что находится в детском доме. Это подсказала ему надпись на стене.
Детский дом «Воронёнок». Неужели жизнь тут настолько сурова, что дети вынуждены питаться трупами?
Семён удивился внезапной и, на самом деле, неуместной и глупой шутке, которая возникла в его голове. Видимо, способ справиться со стрессом.
В любом случае, никакой неловкости перед родителями не будет, потому что он их и в «прежней жизни» не знал.
Оглядевшись, Сёма заметил две двери. Одна выходила в тёмный уличный переулок, вторая – в другой коридор, что выглядел совсем иначе.
Стены издалека казались металлическими, откуда-то слышался детский плач, и у Семёна даже не успело родиться желание рассказать о внезапной пропаже памяти. Вдруг его оставят здесь? Он не помнил ничего, но из-за страшного коридора место казалось жутким.
Кто знает, может, Божья милость, что он ничего не помнит?
