Каждый человек по жизни часто оценивается каким-то индивидуальным для него качеством, используемым окружающими для общей характеристики его коммуникабельности. «Ну, этот умница. Много знает, глубоко вникает в различные ситуации, хорошо оценивает варианты действия и их последствия. Его слово ценят, и к нему прислушиваются». «А этот себе на уме. Мимо своей выгоды никогда не промахнётся». «Хитрец, однако. Так и смотрит, как бы обмануть. С ним надо осторожней быть». «Дурак дураком. Уверен, что он абсолютно всё знает лучше других. Нет понятия культуры. Главный аргумент в спорных вопросах – громкий голос с возможными оскорблениями оппонента». «Добрая душа. Обязательно поможет в трудной ситуации. Может отдать всё, что и самому бы пригодилось».
Энергия буквально клокотала внутри Вовы Кузина, выливаясь как в отдельных поступках, так и в организации жизни в целом. Ну не сиделось ему за партой в школе, хотелось скорее бежать в компанию уже ожидающих его друзей, обсуждать происшедшее, намечать и совершать что-то общее, интересное, важное для всех. Нет, он не был лидером среди них, но считался тем, кто может сделать всё, что требует ситуация. Занимавшийся с детства в гимнастической секции, он имел накачанную мускулатуру, используя которую, мог сломить сопротивление любого человека. Поэтому среди своих у него была кличка – Лом. Не обделённый ловкостью и силой, свои поступки он обычно совершал энергично, ярко и эффектно. Ну, и досовершался при разборке с другой противоборствующей компанией. По малолетству полученный срок отбывал в колонии для несовершеннолетних, где и школу заставили закончить, и полезным профессиональным делам обучили.
И вот Вова вышел на свободу, вроде другим, уже взрослым человеком. Но в семье он был младшим, поэтому родственники продолжали звать его не развёрнуто Владимиром, а сокращённым и привычным Вовой. Обосновывалось это ещё и тем, что направлений его деятельных мыслей и энергию поступков колония погасить не смогла. Был он Ломом, им и остался. Однако возраст уже требовал степенности в поведении, размеренности в делах и душевного спокойствия. И выход тут был один – создать свою семью.
Длительное нахождение среди практически одногодков, таких же, как Вова, пацанов, натворивших что-то не соответствующее законам, придуманным взрослыми, скрывало от сидельцев реальную жизнь, с разнообразием её красок и оттенков. Поэтому переход в новое состояние и неизвестную обстановку многих освободившихся сразу же приводил либо к непониманию нового и к повторению сделанных когда-то ошибок, либо к безрассудному погружению в неведомое окружение с возможными в последующем результатами просчётов от незнания нахлынувшей жизни. Вова в этом смысле твёрдо пошёл по второму пути, отшивая всех приходящих к нему бывших совместных сидельцев с предложениями продолжить прежний стиль жизни.
