Апрельская гроза громыхала над Парижем, низвергая потоки воды на гранитные набережные острова Ситэ и на громаду собора Парижской Богоматери, контуры которого едва различались сквозь завесу окутавшего его дождя. И в душе мистера Кэрилла, недавно возвратившегося из Рима, в задумчивости стоявшего у окна и созерцавшего разбушевавшуюся стихию, сгущались тучи под стать тем, что затянули низкое парижское небо. Впрочем, со стороны могло показаться, что он был слеп и глух к происходящему, и сэр Ричард Эверард, расположившийся за огромным, заваленным бумагами столом в глубине комнаты, потемневшая обстановка которой наводила на мысль о временах минувших царствований, решил сам положить конец затянувшейся паузе.
– Пришло время действовать, Жюстен, – окликнул он своего приемного сына. – Если ты таков, каким я – с Божьей помощью – всегда пытался воспитать тебя, ты не станешь колебаться.
Мистер Кэрилл медленно повернулся к нему.
– Будь я иным, возможно, я проявил бы сейчас больше энтузиазма, – ответил он тихим приятным голосом, и только очень чуткое ухо уловило бы французский акцент в его тщательном, на грани педантизма, произношении английских слов.
Мистера Кэрилла никак нельзя было назвать красавцем, для этого у него был слишком горбатый нос, непропорционально длинный и угловатый подбородок и чересчур бледная кожа. Однако его юное, отмеченное печатью внутреннего достоинства лицо надолго врезалось в память каждому, кто видел его хотя бы мельком, а широко посаженные глаза зеленоватые и малоподвижные, глядели так спокойно, что, казалось, их обладатель, наделен необыкновенной проницательностью. У него хватило смелости отказаться от парика, и перехваченные широкой муаровой лентой рыжевато-каштановые локоны, в которых поблескивали золотистые пряди, своей пышностью могли соперничать с любым париком. Жесткая линия рта свидетельствовала о непреклонной решимости и придавала бы ему весьма мрачный вид, если бы не предчувствие улыбки, готовой в любой момент заиграть на его устах, хотя трудно было угадать, какой она будет: веселой или саркастической.
Роста чуть выше среднего, мистер Кэрилл мог похвастаться – имей он такую склонность – изящной фигурой и утонченными манерами и одевался с той, свойственной французам, изысканной элегантностью, которую в Англии назвали бы пижонством. На нем был богато расшитый золотом темно-синий камзол с белой атласной подкладкой, открывавшейся взгляду при каждом его движении, и синие же чулки с золотой елочкой, бежавшей по всей их внешней стороне; драгоценные камни прятались в брюссельских кружевах его воротничка, а на пряжках его лакированных туфель с красными каблуками поблескивали алмазы.