Гипотенуза, пересохшая дева с воротником по самые уши, перебирала глазами учеников: кого бы вызвать к доске? Кто-то тянул руку, а кто-то вжимал голову в плечи.
Андрей придавил ногу Мишке и прошептал:
– Ну, чего тянешь?
Мишка громко спросил:
– Можно выйти?
– В чем дело, Левитин? – прогундела Гипотенуза.
– Приспичило, – со смешком пояснил Андрей.
Мишка пихнул его локтем. Андрей врезал ему по шее.
Гипотенуза треснула ладонью по столу.
– А ну, встали и вышли. И чтобы я вас больше не видела! Лоботрясы чертовы!
Давясь от смеха, приятели выскочили из класса.
Они вышли из школы, сели на скамейку возле жилого пятиэтажного дома. Закурили. Пригревало апрельское солнце. Уже можно было загорать и не париться в этой чертовой школе.
– Домой надо, – сказал Мишка, – но так неохота.
– Чего тебе-то дома делать? – поинтересовался Андрей.
– В аптеку надо бы сбегать.
Андрей вздохнул.
– Меня тоже задание ждет. В письменном виде.
Андрей знал, что говорил. На кухонном столе лежала записка. Мать по пунктам расписала, что надо сделать. 1. Купить хлеба и молока. 2. Вытереть пыль. 3. Помыть полы. 4. Сдать бутылки.
Андрей поставил пластинку Владимира Трошина и начал прибирать квартиру.
Когда пластинка кончилась, Андрей поставил Гелену Великанову.
– Ландыши, ландыши, светлого мая привет, – пела Великанова.
Пришла мать. Она, как сержант в казарме, провела рукой под диваном, посмотрела на пальцы. Были видны следы пыли.
– Сейчас, небось, на кино будешь просить. Не заслуживаешь, – проворчала мать.
Андрей мигом вытер пыль там, где схалтурил. Мать открыла кошелек, отсчитала мелочь.
– Эти пятьдесят копеек ты даешь мне уже лет десять, – с досадой сказал Андрей.
– А что, цены на кино выросли? – ехидно отозвалась мать.
– Я вырос.
Мать поняла намек.
– Нечего баловать. Пусть на свои ходят.
– Я все-таки мужчина…
– Какой ты мужчина? Лучше бы об учебе думал. Сдай бутылки – будет тебе рубль.
– Мама, сдавать бутылки – такая стыдуха.
– Ничего, с тебя не убудет, – отрезала мать.
Хрустальщик был гад. Это у него на роже было написано. Каждого, кто подходил к нему с авоськой, полной пустых бутылок, он окидывал пакостным глазом: мол, я тут царь и бог, захочу – все приму, а захочу – все забракую.
Очередь покорно молчала. Потом одна женщина не выдержала:
– Каждый день новые правила. То темные бутылки не принимают! То светлые, то большие, то маленькие! То они тут работают! То не работают. Мало того, что идем сюда, стеклом звеним, еще и здесь унижение терпим.
