Там-там-там…
Дождь маленькими железными шариками долбил в шапку раскрытого зонта.
Ты-ты-ты…
Разгонялся и, неожиданно замедляясь, давал небольшую передышку. Пара свободных вдохов, и опять звон, гонка, стук.
Там-там-там…
Впереди дорога, позади дорога. Справа и слева жалобные, сдавшиеся колосья пшеницы. Под ногами размятая, жадно глотающая капли земля. Взгляд устремлен вперед.
Где ты, где ты, где ты?.. Платье вымокло, ноги в грязи, обе руки из последних сил держатся за вертлявую ручку зонта. Ветер, следуя за своим сумасбродным порывом, выворачивает зонт наизнанку и, плюнув в лицо холодными каплями, со свистом уносится в небо подгонять тучи.
Маленькая продрогшая птичка. Потерянная и отчаявшаяся, под большим старым зонтом. Пылинка, песчинка, капелька в этом огромном стонущем мире.
Каждый вечер она встречает возвращающуюся с работы мать. Целый день ожидания ради этих минут встречи. Девочке нестерпимо находиться в компании вздорной чужой старухи, вечно недовольной жизнью, соседями, сыном. Ее сын большой начальник. Он появляется редко. Вместо себя прислал квартирантов, женщину с дочкой. Меня и маму. Тяжелая бабушка, сказал. Характер тяжелый, но ей требуется компания. Мама сказала, что нас бесплатно пустили. Надо потерпеть. Это временно.
Уж лучше бы рядом была своя ворчливая бабушка. Своя, а не чужая, ненужная, забытая, пропахшая нафталином, обидами, сыростью.
Зачем мы приехали сюда? Мы же никого здесь не знаем. И почему с нами не поехал папа?
Дождь с размаху по щекам. Больно, обидно, стыдно. «Что ты позволяешь себе, мелюзга? Как смеешь ты задавать такие вопросы? Кто ты такая?» – возмущенно вопрошает мир.
Захлебываясь слезами неба, покрывшись мурашками, как убитая и приготовленная для жарки курица, Орлет, а именно так зовут девочку, вновь и вновь повторяет:
– Мама, мама, мамочка. Ну где ты? Где ты? Где ты?
Чавкая и дребезжа, там, вдали, куда ходить не разрешалось, потому что железнодорожные пути, потому что опасно, проскрежетал последний автобус. Как будто здесь не опасно. Как будто жить не опасно.
