Москва встретила меня моросящим дождем, от которого становилось на душе еще грустнее, особенно когда в голове всплывали картинки солнечного Лос-Анжелеса.
Я бы ни за что не вернулся на Родину, если бы не настойчивые просьбы отца. Мне прекрасно жилось и работалось в американском филиале, но отец посчитал, что пора его единственному сыну браться за управление не филиалом, а всей компанией.
И, вот, я в Москве. Серой и мокрой. Еду в свою квартиру в центре, в которой не был уже почти год. Еду один. И меня там никто не ждет. Лариса осталась в Штатах. Когда я предложил ей вернуться в Москву вместе, она посмотрела на меня как на умалишенного. И осталась там. У нее там семья, университет и популярность в «Инстаграмм».
Подъехав к дому, я поблагодарил водителя и сказал ему заехать за мной завтра в 8.00. Отцу не терпелось показать мне новый офис.
Смотрю вслед фарам удаляющейся машины и направляюсь к подъезду. Уже за полночь, но освещение в нашем дворе хорошее, поэтому я сразу же замечаю какое-то движение на фонарном столбе, который стоит сразу же за забором, огораживающим территорию дома.
Вглядываюсь внимательнее. Какой-то сопляк пытается срезать со столба рекламный щит одного из кандидатов в мэры. На носу выборы и весь город в этих щитах.
Вот конкретно на этом щите изображен Куравин Сергей Борисович, друг моего отца. Не то, чтобы я был его ярым сторонником (мне вообще плевать на всю эту возню вокруг кресла градоначальника), но такой вандализм со стороны молодого поколения, мне не нравится. Может, не последнюю роль сыграло то, что я отвык от таких вот проявлений своих политических предпочтений, живя в американском болоте. Все-таки, не хватает там этого куража и адреналина.
Подхожу к столбу и смотрю снизу вверх на копошащегося подростка.
Надо сказать, что для достижения своей цели он приложил усилия, так как щит был повешен достаточно высоко. Подросток в спортивных штанах, толстовке и с капюшоном на голове ногами и одной рукой держится за столб, а второй рукой ловко работает ножиком.
– Чем щит-то помешал тебе, бедолага? – внезапно спрашиваю я.
Вандал вздрагивает, ойкает (пугливый, оказывается) и в следующее мгновение валится на меня, а щит – на него. Похоже, моя фраза совпадает с его победой над креплениями щита.
От всего внезапно приземлившегося на меня я усаживаюсь на мокрый асфальт и чувствую, как медленно намокает ткань не только джинсов, но и боксеров. Так вот, что я чувствовал примерно лет тридцать назад, когда пытался докричаться до родителей.
