Медленно текущая вниз лестница увлекала Валентину Семёновну в урбанистическую пасть метрополитена. Бесшовный гул, белый свет, металл эскалатора. Женщина завернула за уши ярко окрашенные хной волосы, поправила на себе обширное пальто цвета индиго и удовлетворённо выдохнула. Мелко семеня, деловитые фигуры торопились втянуться в вагон. Поезд дрогнул, шикнул и засосал остатки толпы.
Будучи женщиной с активной гражданской позицией, выражавшейся в исключительном знании своих прав и чужих обязанностей, Валентина Семёновна пронзила взглядом группку скопившихся у сидений подростков, села на освободившееся место и закрепила успех повторным, уже победным, взглядом. Парни потупились и поспешили отодвинуться в противоположную часть вагона. «Молодое поколение, – не уставала повторять Валентина Семёновна, – находится в состоянии упадка, и наш долг – привить им правила приличия и морали, которые у них начисто отбил западный кинематограф». Сколько бы раз она ни повторяла эту фразу, содержание не менялось и всегда пересказывалось слово в слово, после чего, как правило, следовала длинная тирада об утраченном величии советской культуры и нравственности. Вовремя ретировавшиеся подростки воспитательного процесса позорно избежали.
Валентину Семёновну этот факт нисколько не расстроил. В её голове продолжал щёлкать рабочий калькулятор, и кабинет бухгалтерии в её сознании перенёсся в подземный туннель, мерно вибрируя в такт с поездом. Сорок лет стажа не смогли отучить её от этой привычки. На данный момент калькулятор решал важнейшую в своей работе задачу: подсчёт месячной заработной платы, исходя из общего оклада, делённого на часы работы. Тем увлекательнее было это занятие, учитывая, что шёл конец мая месяца.
Щёлканье воображаемого калькулятора споткнулось о севшего напротив Валентины Семёновны господина. У господина на голове, словно кастрюля из позапрошлого века, был нахлобучен цилиндр. На нём исключительно хорошо сидел отглаженный фрак, гордо стоял накрахмаленный белый воротничок, длинные костлявые пальцы бойко постукивали по набалдашнику трости красного дерева. Набалдашник, к слову, был серебряный, с благородно почерневшей гравировкой, трудноразличимой под рукой хозяина, усевшейся на него, подобно вороне в своём гнезде. Выглядел господин величественно. Валентина Семёновна нервно поёжилась.
