Левая нога пульсировала и ужасно болела. На ней лежал здоровенный булыжник. Никита вспомнил свой первый перелом: вот-вот пойдёт шок, и станет невыносимо.
Он зажмурился и напряг все мышцы: взять боль в кольцо, локализовать и не дать разлиться по телу. Обязательно нужно было избежать вдоха. Немного воздуха – и слёзы хлынут сами собой. Долго продержаться не удалось. Вдох получился слишком жадным, в горле запершило от клубящейся над поляной пыли, и наружу хлынуло всё разом: кашель, слёзы и ребяческий полустон-полувой.
Поляна теперь походила на свалку: ошметки и обрывки, обломки вещей и предметов, в которых угадывались предназначения, отступившие в прошлое, размеренность, уют, покой. Руль и вилка от первого велосипеда, глобус без подставки, напоминавший сувенирный баскетбольный мяч, самодельный деревянный меч, как у Конана-варвара… вещи-вещи-вещи. В детстве предметы несут в себе так много… Японский цанговый карандаш, подаренный дедом, и с ним прозрачная погремушка футляра с запасными грифелями, которая тогда почему-то казалась ценнее, самого карандаша. Каждый обрывок, клочок бумаги здесь хранит чистый детский восторг. Никита оглядел всю поляну разом, не цепляясь за детали. Посреди ласковой невинности леса пестрая и унылая мешанина хлама и мусора походила на старика в лаптях, торгующего дровами на центральной площади мегаполиса. Эти груды вокруг ещё недавно были единым целым, олицетворявшим его жизнь. Теперь всё разрушено. И вид бугристой руины вводил его в оцепенение: двинуться, значит действовать, продолжать жить. А Никита не представлял, как теперь это можно.
Никита, шлёпая босыми ногами, пробежал в ванную; переминаясь и пританцовывая на ледяном кафеле быстро почистил зубы и бегом же вернулся в комнату и прыгнул под одеяло. Свежая постель тоже была холодной, но иначе, чем пол – нежной и заботливой прохладой. Но это ничего – скоро она нагреется и превратится спасительную капсулу посреди вселенской зимы; мёрзнуть будет только нос.
– Па, я готов!
Отец притворил за собой дверь, убив вертикаль яркого света из прихожей и неразборчивый хрип телевизора. Он подмигнул сыну, легко поднял тяжёлое кресло и приставил его к кровати. Никита перевёл взгляд на книгу со вчерашнего вечера не меньше мальчика ждавшую этого часа.
– Начнём? – улыбнулся отец и не дожидаясь ответа скользнул пальцем между страниц, вдоль закладки, и вскрыл книгу ровно там, где они остановились вчера.
