Двое мужчин разожгли посередине расчистки костёр, и к нему постепенно стали приходить люди. Уставшие от охоты и работ на плантации, индейцы неторопливо рассаживались вокруг очага. Кто-то садился на корточки, втыкая стрелы и копья в рыжий песок, кто-то плюхался на колени, упираясь руками. Когда на расчистку пришёл худенький сгорбленный Капинабе с высоким птичьим хохолком на голове, индейцы начали нескладно бить палками по лежавшим на песке брёвнам. Потом удары оборвались. В повисшей тишине сильно запахло свежей краской, которой раскрасил себя Капинабе. Черные волны на его спине пахли углём и смолой.
Чеэге, его жена Маара и юная Каагью тоже пришли на совет раскрашенными. От макушки до пояса они были целиком покрыты охрой. Лицо Чеэге от желтого цвета казалось надутым и глупым. Если бы не задранный подбородок, по которому мелкой сыпью проступала щетина, в нём трудно было бы узнать воина или охотника. Каагью смотрела на всех исподлобья. Её очерченные охрой глаза быстро бегали, ни на чём подолгу не останавливаясь. Маара выглядела мрачно. Она сидела, не двигаясь, и словно большой валун выступала над другими людьми. Рядом с ней отплясывало пламя костра. И казалось, если одна ветка вдруг лопнет и перекинется огнём на её тело, она и тогда не пошевелится.
Все трое были приглашены на совет, чтобы закончить оживленные пересуды, которые кружили вокруг них. С тех пор как юная Каагью прошла посвящение в женщину, Чеэге стал за ней ухаживать. Словно свободный мужчина, он носил ей бананы, дарил перья, звал с собой в лес. Индейцы недовольно говорили: «Если мужчины будут менять женщин, то откуда мы будем знать, чьи рождаются дети!»
Устав от косых взглядов и порицаний, Чеэге попросил Капинабе развести его с Маарой и позволить жить с юной Каагью.
– Вот вы ругаете меня: Чеэге, у тебя уже есть жена, зачем ты хочешь взять в жёны другую, – начал он свою речь на совете. – Но моя жена – настоящая змея! Она не знает, что такое почитать мужчину! Она только недовольно смотрит своими глазищами, и во взгляде её одна тьма. Другие жёны поют красивые песни, когда мужья возвращаются с походов. А Маара молча даёт мне два-три плода и уходит. Когда я брал Маару в жёны, то рассчитывал, что её бедра скоро округлятся, потому и кормил. Вместо этого она только растёт и растёт. А еще растёт её сила! Иногда тыкнешь в неё палкой, а она как схватит её и к себе с такой силой потянет, что потом задумаешься, женщина ли она вообще. Когда я вижу, как Маара трясёт дикий орех, то я не сомневаюсь, что она легко может сдавить и мое горло.
